|
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В то время, когда Нефора рассуждала таким образом, глядя в открытое окно на картину, которая застилалась от нее ее влюбленною мечтой, возвратился Зенон; он сказал ей, что и мул и немой проводник им уже отправлены домой, а самой Нефоре Зенон предложил сесть за стол и подкрепить себя пищей и прохладным напитком из воды и вина.
— Затем, — сказал он, — ты отдыхай здесь в покое, пока схлынет жар, а я буду работать.
Нефора на все согласилась, и когда они сели с Зеноном к столу и он просил ее испробовать мясо, фрукты и прохладное смешение из антильского вина с водой и ягодным соком, Нефора, по эллинскому обычаю, предложила выслушать от нее, кто она и откуда и зачем появилась в Египте.
Зенон от этого не смел отказаться и, чтобы не показать себя невежливым перед гостьей, отвечал ей:
— Повесть твоя усладит слух мой: говори, а я принесу воск и буду лепить из него то, что мне нужно, — и он принес воск и начал его мять на дощечке, а Нефора близко села с ним рядом и начала говорить о себе.
Она упомянула Зенону сначала о своей родине в далекой Фракии, откуда она была увезена в детстве в Антиохию и выросла там при беспрестанных тревогах по поводу быстрых и частых перемен в положении ее родителей, а потом она рассказала, как была отдана замуж за старого и очень безнравственного византийского вельможу, который понуждал ее к постыдным для женщины поступкам в угоду высшего вельможи, от которого зависело его служебное повышение, и как она воспротивилась этому и много за то претерпела, а потом, когда муж ее умер, оставив ей большое богатство, она, по любви к независимости и свободе, не захотела вернуться в свою эллинскую семью, ибо ей противна подчиненность безгласных в семье эллинских женщин, а переселилась из Антиохии в Египет, где женщины не находятся в таком порабощении, как у эллинов. Здесь она хочет быть госпожою своих поступков и сама надеется выбрать себе достойного мужа.
— Ты хорошо сделала, что соблюла свою непорочность, — отвечал ей уклончиво Зенон.
Она промолчала.
Зенон взглянул на нее и удивился, как изменчивый цвет ее глаз то разгорался, то гас, обозначая быстроту душевных движений.
Она еще колебалась, но страсть одолела и стыд и рассудок.
— Да, — сказала она, — но этих похвал я вперед не желаю, я молода и не хочу быть «богиней», как ты меня назвал: теперь я хочу быть любима так просто, как смертную женщину может любить простой, смертный мужчина. Да, я полюблю в тот же миг, как только увижу того, который может быть мил мне.
— Что же, ты, верно, его и найдешь.
Нефора опять замолчала; ноздри ее изящно выгнутого носа быстро двигались, а уста открывали белые зубы, но, наконец, она не выдержала и сказала:
— Я уже нашла его, Зенон.
— Вот и прекрасно: если он любит тебя, ты вступишь в супружество, и я желаю тебе быть счастливой.
— Благодарю за желание, — живо сказала Нефора, — но я слишком много страдала и слишком долго ждала этого, чтобы теперь ожидать еще дольше. Я томлюсь желанием скорее, в мгновенье, забыть мое горе в объятиях того, чьих лобзаний уста мои жаждут.
Она встала и с детскою, избалованною улыбкой бросилась к Зенону и закричала:
— К тебе, Зенон, к тебе, мой художник, влечет меня сердце и страшная сила рокочущей крови... Для чего ты встаешь? Куда ты отходишь? Дай мне любви, дай мне лобзаний, забвенья и счастья, или я потеряю рассудок.
Но Зенон ее не слушал; он отступил от нее и даже самый звук ее слов удалял от своего слуха, устраняя рукой и повторяя:
— Ты не знаешь, что ты говоришь. Опомнись! опомнись!..
Зенон вздвинул плечами и, сжав на груди свои руки, сказал:
— Несчастная женщина! ты в себе разум и стыд женский затмила!
— Возврати же скорее мне мой разум! — прошептала Нефора и, положив на плечи ему свои обнаженные руки, судорожно вздрогнула и замерла в поцелуе.
Зенон хотел ее отстранить, но в очах его помутилось, сердце упало, и он едва простонал:
— Нефора! Нефора!
А она меж поцелуев ему отвечала:
— Я не богиня, Зенон... Я страстная смертная женщина, Зенон... Лобзай же меня и дай мне скорей миг блаженства!
— Миг! — воскликнул Зенон. — Миг вместо союза на целую жизнь — это нечестное дело, Нефора... Отбрось этот миг и не дай мне несчастья унизить себя и тебя с собой вместе!
Нефора взглянула на него с гневом и сказала:
— Что это! ты оскорбляешь меня!
— Нет, я тебя возвышаю. Я чту в тебе женщину больше, чем эллин и сын Мицраима.
— Я не хочу слушать ничьих рассуждений, когда мне их не надо!
— Нельзя жить без рассуждения.
— Отчего?
— Ты не поймешь.
— Нет, я уже все поняла... Ты любишь другую.
— Ты ошибаешься: я не люблю никого так, как ты хочешь.
— Так ты, значит, глупец!
— Нет, я — христианин.
— Христианин!.. Ах, ты христианин! Так вот что!.. Христиане это те, которых все презирают и гонят!.. Это те, которых учитель хотел, чтобы люди отрекались от счастья любить; но ведь это, Зенон, безрассудно — бороться с природой. Ее одолеть невозможно, да и зачем это нужно?.. Ты мой, Зенон, да? Ты пылаешь любовью ко мне, ты не в силах противиться мне, я люблю тебя, Зенон, я тебя призываю! — и с этим она рванулась к нему, и уста ее соединились с его устами.
Зенон почувствовал, словно море зашумело в его ушах и будто пламя блеснуло у него перед глазами: его клонило в ее объятиях, как клонит трость под дыханием бури, но вдруг на корме пробудился повелевающий волнам и буре. Зенон увидал его, отстранил от себя страстные руки Нефоры, рванулся к столу, и теперь Нефоре как будто блеснуло между нею и Зеноном... что-то как нож и кровавое пламя, а Зенон уже стоял и шатался, держась сзади руками за стол. По лицу его струилась кровь, а в глазу его стремила рукоятка ножа. Лезвие было в глазе, а другой глаз глядел на Нефору с тихим укором, а уста, бледнея, шептали кому-то, но только не ей:
Нефора не издала ни одного звука: глаза ее, устремленные на Зенона, остолбенели в безмолвном ужасе, и она выбежала отсюда, оставив здесь и свое покрывало и все свои драгоценности.
|