Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "T"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: нечто совсем особенное: шла, шла, играла, вела фугу, и вдруг у самого моего уха струна хлоп — и завизжала по грифу. — Лопнуло терпение! — говорю. — Да! — отвечает. — Когда же вы, наконец, соберетесь? — Что? — Сделать Лине предложение! — Я?!. делать предложение!!. Лине!!! — Да, я думаю, — вы , а не я, и никто другой за вас. — Да вы вспомните, что вы это говорите! — О, я все помню и все знаю. — Разве я смею думать... разве я стою внимания Лины! — Говоря по совести, как надо между друзьями, конечно, нет, но... произошла роковая неосторожность: мы, сентиментальные немки, мы иногда бываем излишне чувствительны к человеческому несчастию... Если вы честный человек, в чем я не сомневаюсь, вы должны уехать из этого города или... я ведь вам не позволю, чтобы Лина страдала. Она вас любит, и поэтому вы ее стоите. А я вас спрашиваю: когда вы хотите уехать? — Никогда! — В таком случае... Лина! — Бога ради! Дайте время!.. Дайте подумать! — Лина! Лина! — позвала она еще громче. — А-а! — отозвался из соседней гостиной голос Лины. — Иди скорей, или я разобью мою скрипку. Вошла, как всегда, милая, красивая непокойная Лина. — Этот господин просит твоей руки. И, повернувшись на каблучке, Аврора добавила: — Извини за неожиданность, но из долгого раздумья тоже ничего лучшего бы не вышло. Я иду к Tante! — Лина! — прошептал я, оставшись вдвоем. Она на меня взглянула и остановилась. — Разве я смею... разве могу... Она тихо ответила: — Да. Через неделю Аврора уехала к матери в Курляндию. Мы всё перед баронессой молчали. Наконец Лина сама взялась сказать, что между нами было объяснение. Я непременно ждал, что мне откажут, и вслед за тем придется убираться, как говорят рижские раскольники, «к себе в Москву, под толстые звоны». Вышло совсем не то. Мы с баронессой гуляли вдвоем, и она мне сказала: — Я не против избрания Лины, хотя я не совсем ему рада. Вы не знаете, почему? — Знаю. Мое ...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: пить свой кофе у растворенного окна и не порывались в садик, а я был даже доволен, что немки никого не пускали в сад, где благодаря этому была постоянная тишина, представлявшая значительные удобства для моих литературных занятий. Вставая из-за своего рабочего стола и подходя к окну, чтобы покурить папироску, я всегда видел двух этих дам, всегда с работою в руках, и около них двух изящно одетых мальчиков, которых звали «Фридэ» и «Воля». Мальчики играли и пели «Anku dranku dri-li-dru, seter faber fiber-fu». Мне это нравилось. Вскоре появился и третий, только недавно еще увидавший свет малютка. Его вывозили в хорошую пору дня в крытой колясочке. Обе женщины жили, по-видимому, в большой дружбе и в таком полном согласии, что почему-то чувствовалось, как будто у них есть какая-то важная тайна, которую обе они берегут и обе за нее боятся. Образ жизни их был самый тихий и безупречный. Овладев безраздельно садиком при даче, они им одним и довольствовались и не показывались ни на музыке, ни в парке. Об их общественном положении я не знал ровно ничего. Прислуга доносила только, что старшая из дам называется «баронесса» и что обе они так горды, что никогда не отвечают на поклоны и не знают ни одного слова по-русски. Только один раз тишина, царствовавшая в их доме, была нарушена посещением трех лиц, из которых первое можно было принять за какое-то явление. Я первый подстерег, как оно нас осветило, — именно я не могу подобрать другого слова, как осветило. Хлопнула входная серая калитка, и в ней показалось легкое, грациозное и все сияющее светлое создание — молодая белокурая девушка с красивым саквояжем в одной руке и с зонтиком в другой. Платьице на ней было легкое, из бледно-голубого ситца, а на голове простая. соломенная шляпа с коричневою лентою и с широкими полями, отенявшими ее прелестное полудетское лицо. Навстречу ей из окна нижнего...
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Часть текста: 1894 г.: "Теперь я чаще заходила к нему... Я старалась не говорить ничего неприятного и раздражающего его. Только когда он слишком обрушивался на священников, которых неизменно называл "попами", я, не стерпев, называла его и Льва Толстого сектантами. - Нет, не сектанты, - поправлял он меня. - Мы не сектанты, а еретики. А я только не понимаю, как при вашей очевидной любви к Толстому, - ведь вы его любите, как он для вас не авторитет. Нельзя одновременно любить Льва Толстого и Иоанна Кронштадтского". - См.: Микулич, с. 204. Аналогичный мотив звучит в письмах Лескова к Л. И. Веселитской от 23 июля (ГПБ) и к Л. Н. Толстому от 28 июля 1893 г. ( Лесков, т. XI, с. 551-554). 2 1 января 1874 г. Лесков был причислен к Министерству народного просвещения членом особого отдела комитета по рассмотрению книг, издаваемых для народа (см. ч. IV, гл. 11 "Внимание "сфер" и великосветские почитатели"). Служба в комитете; хотя и отнимала время на рецензирование сочинений "просто не достойных ничьего серьезного внимания" (письмо к Э. Е. Брадке от 19 декабря 1879 г. - Лесков, т. X, с. 467), давала писателю материал для ряда публицистических выступлений, что и послужило поводом для его отчисления от министерства 21 февраля 1883 г. К глаголу "мерзить" в картотеке А. Н. Лескова имеется отсылка на статью "Литературные делишки кн. Мещерского". - Пг, 15 апреля 1881, N 87 ( ИРЛИ, ф. 612, N 383, л. 2414). О своем материальном обеспечении Лесков писал П. К. Щебальскому 10 ноября 1875 г.: "Комитетского мало...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: Барон Андрей Васильевич носит ему конфекты и со слезами слушает, когда Лина ему рассказывает, как я люблю дитя. Оботрет шелковым платочком свои слезливые голубые глазки, приложит ко лбу мальчика свой белый палец и шепчет: — Перст божий! перст! Мы все сами по себе не значим ничего. — И прочитает в немецком переводе из Гафиза: Тщетно, художник, ты мнишь, Что творений своих — ты создатель. Меня повысили в должности и дали мне новый чин. Это поправило наши достатки. Прошло три года. Детей более не было. Лина прихварывала. Андрей Васильевич дал мне командировку в Англию для приема портовых заказов. Лине советовали полечиться в Дубельне у Нордштрема, в его гидропатической лечебнице. Я их завез туда и устроил в Майоренгофе, на самом берегу моря. Слагалось прекрасно: я пробуду месяца два за границей, а они у Нордштрема. Чудесный старик-немец и терпеть не мог остзейских немцев, все их ругал по-русски «прохвостами». Больных заставлял ходить по берегу то босиком, то совсем нагишом. В аптечное лечение не верил нисколько и над всеми докторами смеялся. Исключение делал только для одного московского Захарьина. — Этот, — говорил, — один чисто действует: он понял дело и напал на свою роль. А похвала эта, впрочем, в простом изъяснении сводилась к тому, что он почитал знаменитого московского врача «объюродевшим», но уверял, что «в Москве такие люди необходимы» и что она потому и крепка, что держится «credo quia absurdum». 1 Любопытный был человек! Жил холостяком, брак считал недостойным и запоздалым учреждением, остающимся пока еще только потому, что люди не могут найти, чем бы его заменить; ходил часто без шапки, с толстой дубиной в руке, ел мало, вина не пил и не курил и был очень умен. Моя теща пользовалась ...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: — В чем же именно Толстой портит с прислугою? — спросила она. — Извольте! — отвечала хозяйка. — Мы будем говорить о прислуге как настоящие чиновницы, но это не пустой вопрос: о прислуге говорит Шопенгауер. Прислуга может вас успокоить и может расстроить. Я вам не буду приводить всех толстовских рацей о прислуге, а прямо дам вам готовую иллюстрацию, как это отражается. У меня вышло расстройство с моею камеристкой... Лидия мешает вам все рассказать, но я не могу утерпеть и кое-что расскажу. — Пожалуйста, ma tante, говорите все, что хотите! — отозвалась девушка. — Я сейчас вот досплю последний кусочек и уйду. — Коротко скажу, — продолжала хозяйка, — пришлось перед праздником негодницу прогнать. Ну, а перед праздниками, вы знаете, каков наш народ и как трудно найти хорошую смену. Все жадны, все ждут подарков, а любви к господам у них — никакой. На русский народ очень хорошо смотреть издали, особенно когда он молится и верит. Вот, например, у Репина, в «Крестном ходе», где, помните, изображено, как собрались все эти сословные старшины... — Да; или акварель Петра Соколова... — Да, но тут немножко много синей краски. — Это правда: он переложил. — Наши художники вообще не знают меры. — Да, но ведь все дело в впечатлении... А у меня, — вы знаете ее, — есть одна знакомая: мы все зовем ее «апостолица». Наверное, знаете! — Конечно, знаю: вы говорите о Marie? — О ней. Теперь есть несколько подобных ей печальниц, но эту я с другими не сравню. Эта на других не похожа, и притом она уже относится к доисторическим временам, когда еще все мы говорили по-французски, и не было в моде ни Засецкой, ни Пейкер, и даже еще сам Редсток не приезжал... Ух, какая старина! Василий Пашков был еще в военном, а Модест Корф обеими руками крестился и при всех в соборе молебны служил в камергерском мундире. А что до Алексея...