VIII
Хозяйка улыбнулась и отвечала:
— Нет, это так; но всего любопытнее, что за девство вступаешься ты, мой грешный Захарик.
— А что, сестрица, делать? Теперь и я уже не тот, и в шестьдесят пять лет и ко мне, вместо жизнерадостной гризетки, порою забегает мысль о смерти и заставляет задумываться. Ты не смейся над этим. Когда и сам дьявол постареет, он сделается пустынником. Посмотри-ка на наших староверов, не здесь, а в захолустьях! Все ведь живут и согрешают, а вон какая у них есть отличная манера: как старичку стукнет шестьдесят лет, он от сожительницы из чулана прочь, и даже часто выселяется совсем из дому. Построит себе на огороде «хижину», под видом баньки, и поселяется там с нарочитым отроком, своего рода «Гиезием», и живет, читает Богословца или Ключ разумения, а в деньгах и в делах уже не участвует, вообще не мотрошится на глазах у молодых, которым надо еще в жизни свой черед отвести. Я это, право, хвалю. Пускай там и говорят, будто отшельнички-старички раз в недельку, в субботу, по старой памяти к своим старушкам в чулан заходят, но я верю, что это они только приходят чистое бельецо взять... Милые старички и старушечки! Как им за то хорошо будет в вечности!
— Бедный Захарик! Может быть, и ты так хотел бы?
— О, без сомнения! Но только куда нам, безверным! А кстати, что это я заметил у твоего Аркадия, кажется, опять новый отрок?
Хозяйка сдвинула брови и отвечала:
— Не понимаю, с какой стати это тебя занимает?
— Не занимает, а я спросил к слову о Гиезии, а если об этом нельзя говорить, то перейдем к другому: как Валерий, благополучно ли дошибает свой университет?
— А почему же он его «дошибает»?
— Ну, да, кончает, что ли! Будто не все равно? Не укусила ли его какая-нибудь якобинская бацилла?
— Мой сын воспитан на здоровой пище и бацилл не боится.
— Не возлагай на это излишних надежд: домашнее воспитание все равно что домашняя температура. Чем было в комнате теплее, тем опаснее, что дети простудятся, когда их охватит.
— Типун тебе на язык. Но я за Валерия не боюсь: его бог бережет.
— Ах да, да, да, ведь он «тепло-верующий!»
— Такими вещами не шутят. Мы, русские, все тепло верим.
— Да, мы теплые ребята! Но постойте, господа, я видел картину Ге!
— Опять яичница?
бойня! Это ужасно видеть-с!
— Очень рада, что его прогоняют с выставок. Мне его самого показывали... Господи! Что это за панталоны и что за пальто!
— Пальто поглотило много лучей солнца, но это еще не серьезно.
— А ты находишь, что его мазня — это серьезно?
— Я говорю не о мазне, а о фраке.
— Что за вздор!
— Это не вздор. Он должен был представиться и не мог, потому что подарил свой фрак знакомому лакею.
— Но почему это узнали?
— Он сам так сказал.
— Как это глупо!
— И дерзко! — поддержала гостья.
А генерал заключил:
— Это замечательно! Теперь просто говорят: «замечательно!»
— А почему замечательно?
сопротивленцы и взрослые, — мы на самом деле ни на черта не годны, кроме как с тарелок подачки лизать.
— Ну, — пошутила хозяйка, — он опять договорится до того, что кого-нибудь зацепит!