• Приглашаем посетить наш сайт
    Андреев (andreev.lit-info.ru)
  • Владычий суд. Глава 16.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19 20
    Примечания

    XVI

    Еще ребенком у себя в Орловской губернии, откуда покойный митрополит был родом и потому, в более тесном смысле был моим «земляком», я слыхал о нем как о человеке доброты бесконечной.

    Я знал напасти и гонения, которые он терпел до занятия митрополичьей кафедры,— гонения, которые могли бы дать превосходнейший материал для самой живой и интересной характеристики многих лиц и их времени.

    Во всех этих рассказах митрополит Филарет являлся скромным и терпеливым, кротким и миролюбивым человеком — не более.

    Активной доброты его, о которой говорили в общих чертах, я не знал ни в одном частном проявлении.

    О последнем выезде его из Петербурга, куда он более уже не возвращался, носились слухи тоже самые общие, и то дававшие во всем первое место и значение митрополиту московскому,— да это мне и не нужно было для того, чтобы построить свою догадку о том: как он отнесется к известному казусу?

    В Киеве я услыхал ему первые осуждения за его отношения к покойному о. Герасиму Павскому и разделял мнения осуждавших.

    Лично я его увидел в первый раз в доме председателя казенной палаты Я. И. П., где он мне показался очень странным. Во-первых, когда все мы, хозяева и гости, встретили его в зале (в доме П. на Михайловской улице), он благословил всех нас, подошедших к нему за благословением, и потом, заметив остававшуюся у стола молодую девушку, бывшую в этом доме гувернанткою, он посмотрел на нее и, не трогаясь ни шагу далее, проговорил:

    — Ну, а вы что же?

    Девица сделала ему почтительный глубокий реверанс и тоже осталась на прежнем месте.

    — Что же... подойдите!— позвал митрополит.

    Но в это время к нему подошел хозяин и тихо шепнул:

    — Ваше высокопреосвященство,— она протестантка.

    — А?... ну что же такое, что протестантка: ведь не жидовка же (sic).1

    — Нет, владыка,— протестантка.

    Ну, а протестантка, так поди сюда, дитя, поди, девица, поди: вот так: господь тебя благослови; во имя отца, и сына, и святого духа.

    И он ее благословил, и когда она, видимо сильно растрогавшись, хотела по нашему примеру поцеловать его руку, он погладил ее по голове и сказал:

    — Умница!

    Девушка так растрогалась от этой, вероятно, совсем неожиданной ею ласки, что заплакала и убежала во внутренние покои.

    и всегда горячо любила и уважала Филарета. Но в этот же самый визит его к П. он показал себя нам и в ином свете; едва он уселся в почетном месте на диване, как к нему подсоседилась свояченица хозяина, пожилая девица, и пустилась его «занимать».

    Вероятно желая блеснуть своею светскостию, она заговорила с сладкою улыбкою:

    — Как я думаю, вам, ваше высокопреосвященство, скучно здесь после Петербурга?

    Митрополит поглядел на нее и,— бог его знает, связал ли он этот вопрос с историей своего отбытия из Петербурга, или так просто,— ответил ей:

    — Что это такое?.. что мне Петербург?..— и, отвернувшись, добавил: — Глупая,— право, глупая.

    Тут я заметил всегда после мною слышанную разницу в его интонации: он то говорил немножко надтреснутым, слабым старческим голосом, как бы с неудовольствием, и потом мягко пускал добрым стариковским баском.

    «Что мне Петербург?»— это было в первой манере, а «глупая»— баском.

    Первое это впечатление, которое он на меня произвел, было странное: он мне показался и очень добрым и грубоватым.

    Впоследствии первое все усиливалось, а второе ослабевало.

    Потом я помню — раз рабочий-штукатур упал с колокольни на плитяной помост и расшибся.

    Митрополит остановился над ним, посмотрел ему в лицо, вздохнул и проговорил ласково:

    — Эх ты, глупый какой!— благословил его и прошел.

    Был в Киеве священник о. Ботвиновский — человек не без обыкновенных слабостей, но с совершенно необыкновенною добротою. Он, например, сделал раз такое дело: у казначея Т. недостало что-то около тридцати тысяч рублей, и ему грозила тюрьма и погибель. Многие богатые люди о нем сожалели, но никто ничего не делал для его спасения. Тогда Ботвиновский, никогда до того времени не знавший Т., продал все, что имел ценного, заложил дом, бегал без устали, собирая где что мог, и... выручил несчастную семью.

    Владыка, узнав об этом, промолвил:

    — Ишь какой хороший!

    О. Ботвиновскому за это добро вскоре заплатили самою черною неблагодарностью и многими доносами, которые дошли до митрополита. Тот призвал его и спросил: правда ли, что о нем говорят?

    — По неосторожности, виноват, владыка,— отвечал Ботвиновский.

    — А!.. зачем ты трубку из длинного чубука куришь, а?

    — Что виноват... тоже по неосторожности! А! Как смеешь! Разве можно попу из длинного чубука!..— он на него покричал и будто сурово прогнал, сказав:

    — Не смей курить из длинного чубука! Сейчас сломай свой длинный чубук!

    О коротком — ничего сказано не было; а во всех других частях донос оставлен без последствий.

    Тоже помню, раз летом в Киев наехало из Орловской губернии одно знакомое мне дворянское семейство, состоявшее из матери, очень доброй пожилой женщины, и шести взрослых дочерей, которые все были недурны собою, изрядно по-тогдашнему воспитаны и имели состояньице, но ни одна из них не выходила замуж. Матери их это обстоятельство было неприятно и представлялось верхом возмутительнейшей несправедливости со стороны всей мужской половины человеческого рода. Она сделала по этому случаю такой обобщающий вывод, что «все мужчины подлецы — обедать обедают, а жениться не женятся».

    Высказавшись мне об этом со всею откровенностью, она добавила, что приехала в Киев специально с тою целию, чтобы помолиться «насчет судьбы» дочерей и вопросить о ней жившего тогда в Китаевой пустыне старца, который бог весть почему слыл за прозорливца и пророка.2

    Патриархальное орловское семейство расположилось в нескольких номерах в лаврской гостинице, где я получил обязанность их навещать, а главная услуга, которой от меня требовала землячка, заключалась в том, чтобы я сопутствовал им в Китаев, где она пылала нетерпением увидать прозорливца и вопросить его «о судьбе».

    От этого я никак не мог отказаться, хотя, признаться, не имел никакой охоты беспокоить мудреного анахорета, о прозорливости которого слыхал только, что он на приветствие: «здравствуйте, батюшка»,— всегда, или в большинстве случаев, отвечал: «здравствуй, окаянный!»

    — Стоит ли,— говорю,— для этого его, божьего старичка, беспокоить?

    Но мои дамы встосковались:

    — Как же это можно,— говорят,— так рассуждать? Разве это не грех такого случая лишиться? Вы тут все по-новому — сомневаетесь, а мы просто верим и, признаться, затем только больше сюда и ехали, чтобы его спросить. Молиться-то мы и дома могли бы, потому у нас и у самих есть святыня: во Мценске — Николай-угодник, а в Орле в женском монастыре — божия матерь прославилась, а нам провидящего старца-то о судьбе спросить дорого — что он нам скажет?

    — Скажет,— говорю,— «здравствуйте, окаянные!»

    — Что же такое, а может быть,— отвечают,— он для нас и еще что-нибудь прибавит?

    «Что же,— думаю,— и впрямь, может быть, и «прибавит» ».

    И они не ошиблись: он им кое-что прибавил. Поехали мы в густые голосеевские и китаевские леса, с самоваром, с сушеными карасями, арбузами и со всякой иной провизией; отдохнули, помолились в храмах и пошли искать прозорливца.

    Но в Китаеве его не нашли: сказали нам, что он побрел лесом к Голосееву, где о ту пору жил в летнее время митрополит.

    Шли мы, шли, отбирая языков у всякого встречного, и, наконец, попали в какой-то садик, где нам указано было искать провидца.

    в ноги и запищали:

    — Здравствуйте, батюшка!

    — Здравствуйте, окаянные,— ответил старец.

    — А еще-то хоть что-нибудь, батюшка, скажите!

    — Ладно,— говорит,— прощайте, окаянные!

    И с этим он нас оставил, а вместо него тихо из-за кусточка показался другой старец — небольшой, но ласковый, и говорит:

    — Чего, дурочки, ходите? Э-эх, глупые, глупые — ступайте в свое место,— и тоже сам ушел.

    — А это,— говорю,— митрополит.

    — Не может быть!

    — Нет, именно он.

    — Ах, боже!.. вот счастья-то сподобились! будем рассказывать всем, кто в Орле,— не поверят! И как, голубчик, ласков-то!

    — Ах, так он, верно, нас по разговору-то заметил и обласкал.

    И ну плакать от полноты счастия...

    Этот старец действительно был сам митрополит, который в сделанной моим попутчицам оценке, по моему убеждению, оказал гораздо более прозорливости, чем первый провидец. «Окаянными» моих добрых и наивных землячек назвать было не за что, но глупыми — весьма можно.

    Но со всеми-то с этими только данными для суждения о характере покойного митрополита какие можно было вывести соображения насчет того, что он сделает в деле интролигатора, где все мы понемножечку милосердовали, но никто ничего не мог сделать,— не исключая даже такое, как ныне говорят, «высокопоставленное» и многовластное лицо, как главный начальник края... Как там этого ни представляй, а все в результате выходило, что все походили около печи, а никто оттуда горячего каштана своими руками не выхватил, а труд вынуть этот каштан предоставили престарелому митрополиту, которому всего меньше было касательства к злобе нашего дня. Что же он, в самом деле, учинит?

    1 Так

    2 Это никак не должно быть относимо к превосходному старцу Парфению, который жил в Голосееве. (Прим. автора.)

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19 20
    Примечания
    Раздел сайта: