|
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Как же относились к такому священнику люди?
Моралисты и фарисеи его порицали, но простецы и «мытари» любили «предоброго Евфима» и, как писал мне преосвященный Филарет, «провожали его с большим плачем».
Не каждого так проводят даже и из тех, кои «посягли все книги кожаны» и соблюли все посты и «субботы».
И как было не плакать о таком простяке, который являл собою живое воплощение добра! Конечно, он не то, что пастор Оберлин; но он наш, простой русский поп, человек, может быть, и безалаберный, и грешный, но всепрощающий и бескорыстнейший. А много ли таких добрых людей на свете?
А что думало о нем начальство?
Кажется, неодинаково. О. Евфим служил при трех митрополитах. Митрополит Исидор Никольский был мало в Киеве и едва ли успел кого узнать. Преемник его Арсений Москвин не благоволил к Ботвиновскому, но покойный добрейший старик Филарет Амфитеатров его очень любил и жалел и на все наветы о Ботвиновском говорил:
— Все, чай, пустяки... Он добрый.
Раз, однако, и он призывал Евфима по какой-то жалобе или какому-то слуху, о существе коего, впрочем, на митрополичьем разбирательстве ничего обстоятельно не выяснилось.
О разбирательстве этом рассказывали следующее: когда Филарету наговорили что-то особенное об излишней «светскости» Ботвиновского, митрополит произвел такой суд:
— Ты Ба́твине́вско́й? — спросил он обвиняемого.
— Бо́твино́вски́й, — отвечал о. Евфим.
— Что-о-о?
— Я Ботвиновский.
Владыка сердито стукнул по столу ладонью и крикнул:
— Врешь!.. Ба́твине́вско́й!
Евфим молчал.
— Что-о-о? — опросил владыка. — Чего молчишь? повинись!
Тот подумал, — в чем ему повиниться? и благопокорно произнес:
— Я Ба́твине́вско́й.
Митрополит успокоился, с доброго лица его радостно исчезла непривычная тень напускной строгости, и он протянул своим беззвучным баском:
— То-то и есть... Ба́твине́вской!.. И хорошо, что повинился!.. Теперь иди к своему месту.
А «прогнав» таким образом «Ба́твине́вско́го», он говорил наместнику лавры (тогда еще благочинному) о. Варлааму:
— Добрый мужичонко этот Батвиневской, — очень добрый... И повинился... Скверно только, зачем он трубку из длинного чубука палит?
Инок отвечал, что он этого не знает, а добрый владыка разворковался:
— Это, смотри, его протопоп Крамарев обучил... Университетский! Скажи ему, чтобы он университетского наученья не смущал, чтобы из длинного чубука не курил.
Очевидно, что в доносе было что-то о́ курении. Отец Евфим и в этом , — он стал курить папиросы.
К сему разве остается добавить, что Ботвиновский был очень видный собою мужчина и, по мнению знатоков, в молодости превосходно танцевал мазурку, и... искусства этого никогда не оставлял, но после некоторых случайностей танцевал «только на именинах» у прихожан, особенно его уважавших.
Мне думается, что такой непосредственный человек непременно должен иметь место среди киевских антиков
|