• Приглашаем посетить наш сайт
    Гумилев (gumilev.lit-info.ru)
  • Очарованный странник. Глава 12.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19 20
    Примечания

    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

    Первым делом, как я за дверь вылетел, сейчас же руку за пазуху и удостоверился, здесь ли мой бумажник? Оказалось, что он при мне. «Теперь,— думаю,— вся забота, как бы их благополучно домой донести». А ночь была самая темная, какую только можете себе вообразить. В лете, знаете, у нас около Курска бывают такие темные ночи, но претеплейшие и премягкие: по небу звезды как лампады навешаны, а понизу темнота такая густая, что словно в ней кто-то тебя шарит и трогает... А на ярмарке всякого дурного народа бездна бывает, и достаточно случаев, что иных грабят и убивают. Я же хоть силу в себе и ощущал, но думаю, во-первых, я пьян, а во-вторых, что если десять или более человек на меня нападут, то и с большою силою ничего с ними не сделаешь, и оберут, а я хоть и был в кураже, но помнил, что когда я, не раз вставая и опять садясь, расплачивался, то мой компаньон, баринок этот, видел, что у меня с собою денег тучная сила. И потому вдруг мне, знаете, впало в голову: нет ли с его стороны ко вреду моему какого-нибудь предательства? Где он взаправду? вместе нас вон выставили, а куда же он так спешно делся?

    Стою я и потихоньку оглядываюсь и, имени его не зная, потихоньку зову так:

    — Слышишь, ты?— говорю,— магнетизер, где ты?

    А он вдруг, словно бес какой, прямо у меня перед глазами вырастает и говорит:

    — Я вот он.

    А мне показалось, что будто это не тот голос, да и впотьмах даже и рожа не его представляется.

    — Подойди-ка,— говорю,— еще поближе. — И как он подошел, я его взял за плечи, и начинаю рассматривать, и никак не могу узнать, кто он такой? как только его коснулся, вдруг ни с того ни с сего всю память отшибло. Слышу только, что он что-то по-французски лопочет: «ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе», а я в том ничего не понимаю.

    — Что ты такое,— говорю,— лопочешь?

    А он опять по-французски:

    — Ди-ка-ти-ли-ка-типе.

    — Да перестань,— говорю,— дура, отвечай мне по-русски, кто ты такой, потому что я тебя позабыл.

    Отвечает:

    — Ди-ка-ти-ли-ка-типе: я магнетизер.

    — Тьфу, мол, ты, пострел этакой!— и на минутку будто вспомню, что это он, но стану в него всматриваться, и вижу у него два носа!.. Два носа, да и только! А раздумаюсь об этом — позабуду, кто он такой...

    «Ах ты, будь ты проклят,— думаю,— и откуда ты, шельма, на меня навязался?» — и опять его спрашиваю:

    — Кто ты такой?

    Он опять говорит:

    — Провались же,— говорю,— ты от меня: может быть, ты черт?

    — Не совсем,— говорит,— так, а около того.

    Я его в лоб и стукнул, а он обиделся и говорит:

    — За что же ты меня ударил? я тебе добродетельствую и от усердного пьянства тебя освобождаю, а ты меня бьешь?

    А я, хоть что хочешь, опять его не помню и говорю:

    — Да кто же ты, мол, такой?

    Он говорит:

    — Я твой довечный друг.

    — Ну, хорошо, мол, а если ты мой друг, так ты, может быть, мне повредить можешь?

    — Нет,— говорит,— я тебе такое пти-ком-пё представлю, что ты себя иным человеком ощутишь.

    — Ну, перестань,— говорю,— пожалуйста, врать.

    — Истинно,— говорит,— истинно: такое пти-ком-пё...

    — Да не болтай ты,— говорю,— черт, со мною по-французски: я не понимаю, что то за пти-ком-пё!

    — Я,— отвечает,— тебе в жизни новое понятие дам.

    — Ну, вот это, мол, так, но только какое же такое ты можешь мне дать новое понятие?

    — А такое,— говорит,— что ты постигнешь красу природы совершенство.

    — Отчего же я, мол, вдруг так ее и постигну?

    — А вот пойдем,— говорит,— сейчас увидишь.

    — Хорошо, мол, пойдем.

    — Стой! говори мне, кто ты? иначе я не пойду.

    Он скажет, и я на минутку как будто вспомню, и спрашиваю:

    — Отчего же это я позабываю, кто ты такой?

    А он отвечает:

    — Это,— говорит,— и есть действие от моего магнетизма; но только ты этого не пугайся, это сейчас пройдет, только вот дай я в тебя сразу побольше магнетизму пущу.

    И вдруг повернул меня к себе спиною и ну у меня в затылке, в волосах пальцами перебирать... Так чудно: копается там, точно хочет мне взлезть в голову.

    Я говорю:

    — Послушай ты... кто ты такой! что ты там роешься?

    — Погоди,— отвечает,— стой: я в тебя свою силу магнетизм перепущаю.

    — Хорошо,— говорю,— что ты силу перепущаешь, а может, ты меня обокрасть хочешь?

    Он отпирается.

    — Ну так постой, мол, я деньги попробую.

    Попробовал — деньги целы.

    — Ну, теперь, мол, верно, что ты не вор,— а кто он такой — опять позабыл, но только уже не помню, как про то и спросить, а занят тем, что чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла.

    «Вот,— думаю,— штуку он со мной сделал!— а где же теперь,— спрашиваю,— мое зрение?»

    — А твоего,— говорит,— теперь уже нет.

    — Что, мол, это за вздор, что нет?

    — Так,— отвечает,— своим зрением ты теперь только то увидишь, чего нету.

    — Вот, мол, еще притча! Ну-ка, давай-ка я понатужусь.

    сокровище». А передо мною опять мой вихрястенький баринок, и рожа у него вся светом светится, а сзади себя слышу страшный шум и содом, голоса и бряцанье, и гик, и визг, и веселый хохот. Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а в нем окна открыты и в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь в поту.

    Но только тут, как мне стал из окон дома свет светить и я почувствовал, что в сознание свое прихожу, то я его перестал опасаться и говорю:

    — Ну, послушай ты, кто ты такой ни есть: черт, или дьявол, или мелкий бес, а только, сделай милость, или разбуди меня, или рассыпься.

    А он мне на это отвечает:

    — Погоди,— говорит,— еще не время: еще опасно, ты еще не можешь перенести.

    Я говорю:

    — Чего, мол, такого я не могу перенести?

    — А того,— говорит,— что в воздушных сферах теперь происходит.

    — Что же я, мол, ничего особенного не слышу?

    А он настаивает, что будто бы я не так слушаю, и говорит мне божественным языком:

    — Ты,— говорит,— чтобы слышать, подражай примерно гуслеигрателю, како сей подклоняет низу главу и, слух прилагая к пению, подвизает бряцало рукою.

    «Нет,— думаю,— да что же это такое? Это даже совсем на пьяного человека речи не похоже, как он стал разговаривать!»

    А он на меня глядит и тихо по мне руками водит, а сам продолжает в том же намерении уговаривать.

    — Так,— говорит,— купно струнам, художне соударяемым единым со другими, гусли песнь издают и гуслеигратель веселится, сладости ради медовыя.

    То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода живая мимо слуха струит, и я думаю: «Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо может от божества говорить!» А мой баринок этим временем перестал егозиться и такую речь молвит:

    — Ну, теперь довольно с тебя; теперь проснись,— говорит,— и подкрепись!

    И с этим принагнулся, и все что-то у себя в штанцах в кармашке долго искал, и, наконец, что-то оттуда достает. Гляжу, это вот такохонький махонький-махонький кусочек сахарцу, и весь в сору, видно оттого, что там долго валялся. Обобрал он с него коготками этот сор, пообдул и говорит:

    — Раскрой рот.

    Я говорю:

    «Зачем?» — а сам рот раззявил. А он воткнул мне тот сахарок в губы и говорит:

    Я уразумел, что хоть это и по-французски он говорил, но насчет магнетизма, и больше его не спрашиваю, а занимаюсь, сахар сосу, а кто мне его дал, того уже не вижу.

    Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так куда провалился, лихо его ведает, но только я остался один и совсем сделался в своем понятии и думаю: чего же мне его ждать? мне теперь надо домой идти. Но опять дело: не знаю — на какой я такой улице нахожусь и что это за дом, у которого я стою? И думаю: да уже дом ли это? может быть, это все мне только кажется, а все это наваждение... Теперь ночь,— все спят, а зачем тут свет?.. Ну, а лучше, мол, попробовать... зайду посмотрю, что здесь такое: если тут настоящие люди, так я у них дорогу спрошу, как мне домой идти, а если это только обольщение глаз, а не живые люди... так что же опасного? я скажу: «Наше место свято: чур меня» — и все рассыпется.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19 20
    Примечания
    Раздел сайта: