• Приглашаем посетить наш сайт
    Грин (grin.lit-info.ru)
  • Некуда. Книга 2. Главы 17 и 18.

    Книга 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25 26 27 28 29 30 31
    Книга 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25 26 27 28 29 30
    Книга 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25
    Примечания

    ГЛАВЫ СЕМНАДЦАТАЯ И ВОСЕМНАДЦАТАЯ

    На столе в своей приемной комнате Розанов нашел записку Арапова.

    «Я, Бычков и Персиянцев были у вас и все втроем будем снова в 12-ть часов. Надеюсь, что в это время вы будете дома и потрудитесь на несколько минут оставить свою постель. Мы имеем к вам дело».
    Подписано: «А. А.»

    По тону записки и торжественности разъездов в трех лицах Розанов догадался, за каким объяснением явятся Бычков, Персиянцев и Арапов.

    Он посмотрел на свои часы, было четверть двенадцатого.

    Розанов сел и распечатал конверт, лежавший возле записки Арапова. Это было письмо от его жены. Ольга Александровна в своем письме и лгала, и ползала, и бесилась. Розанов все читал равнодушно, но при последних строках вскочил и побледнел. Письмо вдруг переходило в тон исключительно нежный и заключалось выражением решительнейшего намерения Ольги Александровны в самом непродолжительном времени прибыть в Москву для совместного сожительства с мужем, на том основании, что он ей муж и что она еще надеется на его исправление.

    — Еще мало! — произнес, опускаясь на стул Розанов, и действительно этого было еще мало, даже на сегодня этого было мало.

    У дверей Розанова послышался лошадиный топот.

    Это вваливали Арапов, Бычков и Персиянцев.

    Впереди всех шел Арапов.

    Огонь горел в его очах,
    И шерсть на нем щетиной зрилась.

    За ним с простодушно кровожадным рылом двигался вразвал Бычков в огромных ботиках и спущенной с плеч шинели, а за ними девственный Персиянцев.

    Вошедшие не поклонились Розанову и не протянули ему рук, а остановились молча у стола, за которым его застали.

    — Господин Розанов, вы уничтожили в самом начале общее дело, вы злоупотребляли нашим доверием.

    — Зачем же вы это сделали?

    — Затем, чтобы всех вас не послали понапрасну в каторгу.

    Арапов постоял молча и потом, обратясь к Бычкову и Персиянцеву, произнес:

    — Разговаривать более нечего; господин Розанов враг наш и человек, достойный всякого презрения. Господин Розанов! — добавил он, обратясь к нему, — вы человек, с которым мы отныне не желаем иметь ничего общего.

    — Сердечно радуюсь, — ответил Розанов.

    Арапов завернулся и пошел к двери. За ним следовали Бычков и воздыхающий Персиянцев.

    — Что это за таинственные посетители? — спросил, входя к Розанову, Лобачевский, из комнаты которого чрез двери был слышен этот разговор.

    — Это мои знакомые, — отвечал сквозь зубы Розанов.

    — С которыми вы строили планы? — самым серьезным тоном спросил Лобачевский.

    Розанову стало очень совестно; все его московские похождения представились ему как на ладони.

    «Где же ум был? — спрашивал он себя, шагая по комнате. — Бросил одну прорву, попал в другую, и все это даже не жалко, а только смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется... а дома Варинька...»

    Тут опять ему припоминался труженик Нечай с его нескончаемою работою и спокойным презрением к либеральному шутовству, а потом этот спокойно следящий за ним глазами Лобачевский, весь сколоченный из трудолюбия, любознательности и настойчивости; Лобачевский, не удостоивающий эту суету даже и нечаевского презрительного отзыва, а просто игнорирующий ее, не дающий

    Араповым, Баралям, Бычковым и tutti frutti 1 даже никакого места и значения в общей экономии общественной жизни.

    Наконец Лобачевский встал, молча зажег свою свечку и, молча протянув Розанову свою руку, отправился в свою комнату. А Розанов проходил почти целую зимнюю ночь и только перед рассветом забылся неприятным, тревожным сном, нисходящим к человеку после сильного потрясения его оскорблениями и мучительным сознанием собственных промахов, отнимающих у очень нервных и нетерпеливых людей веру в себя и в собственный свой ум.

    Розанову сдавалось, что Лобачевский, выходя от него, проговорил в себе: «пустой вы человек, мой милый», и это очень щипало его за сердце.

    1 Всякой всячине (итал.).

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25 26 27 28 29 30 31
    Книга 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25 26 27 28 29 30
    Книга 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
    14 15 16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25
    Примечания
    Раздел сайта: