|
Глава двадцатая. Еще о них же
На другой день после этой беседы, происходившей задолго пред теми событиями, с которых мы начали свое повествование, майор Форов, часу в десятом утра, пришел пешком к отцу Евангелу и сказал, что он ему очень понравился.
- Неужели? - отвечал веселый священник. - Что ж, это прекрасно:
это значит, мы честные люди, да!.. а жены у нас с вами еще лучше нас самих. Я вам вот сейчас и покажу мою жену: она гораздо лучше меня. Паинька! Паинька! Паинька! - закричал отец Евангел, удерживая за руку майора и засматривая в дверь соседнего покоя.
- Чего тебе нужно, Паинька? - послышался оттуда звонкий, симпатический, молодой голос.
- "Паинька", это она меня так зовет, - объяснил майору Евангел. - Мы привыкли друг на друга все "ты паинька" да "ты паинька", да так уж свои имена совсем и позабыли... Да иди же сюда, Паинька! - возвысил он несколько нетерпеливо свой голос.
В дверях показалась небольшая и довольно худенькая, несколько нестройно сложенная молодая женщина с очень добрыми большими коричневыми глазами и тоненькими колечками темных волос на висках.
Она была одета в светлое ситцевое платье и держала в одной руке полоскательную фарфоровую чашку с обваренным миндалем, который обчищала другою, свободною рукой.
- Ну что ты здесь, Паинька? Какой ты беспокойный, что отрываешь меня без толку? - заговорила она, ласково глядя на мужа и на майора.
- Как без толку, когда гость пришел.
- Ну так что же гость пришел? Они к нам часто будут ходить.
- Превосходно сказано, - воскликнул Форов. - Буду-с.
- Да; она у меня преумная, эта Пайка, - молвил, слегка обнимая жену, Евангел.
- Ну вот уж и умная! Вы ему не верьте: я в лесу выросла, верее молилась и пню поклонилася, - так откуда я умная буду?
- Нет; вы ей не верьте: она преумная, - уверял, смеясь и тряся майора за руку, Евангел. - Она вдруг иногда, знаете, такое скажет, что только рот разинешь. А они, Паинька, в Бога изволят не веровать, - обратился он, указывая жене на майора.
- Ну так что же такое: они после поверят.
- Видите, как рассуждает!
- Да что ж ты надо мной смеешься? Разумеется, что не всем в одно время верить. Ведь они добрые?
- Ну так что же, что добрый? А как он в царстве небесном будет? Его не пустят.
- Нет, пустят.
- Извольте вы с ней спорить! - рассмеялся Евангел. - Я тебе, Пайка, говорю: его к верующим не пустят; тебе, попадье, нельзя этого не знать.
- Ну, его к неверующим пустят.
к майору, добавил: - Ужасно хитрая-с! Ужасно! Один я ее только постигаю, а вы о ней если сделаете заключение по этому первому свиданию, так непременно ошибетесь.
- Да я их совсем и не в первый раз вижу, - перебила его попадья, перемывая в той же полоскательной чашке свой миндаль. - Я их уже видела на висленевском дворе, и мы кланялись.
- Не помню-с, - отвечал майор, с любовию артиста разглядывая это прекрасное творение, как раз подходящее, по его мнению, к типу наипочтеннейших женщин на свете.
- Как же не помните, - толковала попадья, - вы еще шли с супругой... или кто она вам доводится, Катерина-то Астафьевна?.. Да! вы шли по двору, а мы с генеральшей Александрой Ивановной сидели под окном, вишни чистили и вам кланялись.
- Не помню-с.
- Как же-с, а я помню: вы вот теперь в штанах, а тогда были в подштанах.
- Как в подштанах-с? - изумился майор.
- Так, в этаких в белых, со штрифами.
Майор засмеялся, а отец Евангел, хохоча, ударяя себя ладонями по коленам, восклицал:
- Ах, Паинька! Паинька! проговорились вы, прелесть моя, проговорились! Попадья слегка вспыхнула и хотела возражать мужу, но как тот махал на нее руками и кричал: "т-с, т-с, т-с! молчи, Пайка, молчи, а то хуже скажешь", то она быстро выбежала вон и начала хлопотать о закуске.
- Какая чудесная женщина! - сказал, глядя вслед ей, майор.
- То есть превосходнейшая-с, а не только чудесная, - согласился с ним Евангел. - Видите, всех хочет в царство небесное поместить: мы будем в своем царстве небесном, а вы в своем.
Евангел расхохотался.
- Вы давно женаты? - спросил майор.
- Семь лет женат, да-с, семь лет, но в том числе она три года была в гусара влюблена, а, однако, еще я всякий день в ней открываю новые достоинства.
- Гм!.. а в гусара-таки была влюблена?
- Ужасно-с! Каких это ей, бедненькой, мук стоило, если бы вы знали! Я ей студентом нравился, а в рясе разонравился, потому что они очень танцы любили, да! А тут гусары пришли, ну, шнурочки, усики, глазки... Она, бедняжка, одним и пленилась... Иссохла вся, до горловой чахотки чуть не дошла, и все у меня на груди плакала. "Зачем, - бывало, говорит, - Паинька, я не могу тебя любить, как я его люблю?"
- Ну, а вы же что?
- Стыдно сказать, право.
- Однако же?
- Да что-с? сижу бывало, глажу ее по головке да и реву вместе с нею. И даже что-с? - продолжал он, понизив голос и отводя майора к окну. - Я уже раз совсем порешил: уйди, говорю, коли со мной так жить тяжело; но она, услыхав от меня об этом, разрыдалась и вдруг улыбается: "Нет, - говорит, - Паинька, я никуда не хочу: я после этого теперь опять тебя больше люблю". Она влюбчива, да-с. Это один, один ее порок: восторженна и в восторге сейчас влюбляется.
- Однако же, черт возьми, позвольте мне вас уважать! - закричал зычно майор.
- Нет-с; это ее надо за это уважать: скудельный сосуд, а совладала с собою, и все для меня!.. А вот и она, Паинька, а что же, душка, водочки-то? - вопросил он входящую жену, увидев, что на подносе, который она несла, не было ни графина, ни рюмки.
- А кто же станет водку пить?
- А вот они, Филетер Иванович.
- Не хорошо, кто пьет вино.
- Отчего-с? - спросил, принимаясь за рюмку, майор.
- Так... мысли дурные от вина приходят.
- Ну, мне не приходят.
- Как не приходят; а вон вы почему же до сих пор не женитесь? Майор перестал закусывать и с удивлением смотрел на сидевшую у стола с подпертым на руку подбородочком попадью, но ту это нимало не смутило, и она спокойно продолжала:
- Что вы на меня так смотрите-то? Разве же это хорошо так женщину конфузить?
- Послушайте, моя милая! - ласково заговорил с ней майор, но она его тотчас же перебила.
- Ничего, ничего, "моя милая"! - передразнила его попадья, - не знаю я, что ль? А мне вашей Катерины Астафьевны жалко, - вот вам и сказ, и я насчет вас своему Паиньке давно сказала, что вы недобрый и жестокий человек.
- Вот тебе и раз! Да позвольте же-с: я ведь Катерину Астафьевну все равно люблю-с.
- Да-а! Нет, это не все равно: если вы так, не обвенчавшись, прежде ее умрете, она не будет за вас пенсиона получать.
Попадья говорила все это с самым серьезным и сосредоточенным видом и с глубочайшею заботливостью о Катерине Астафьевне. Ее не развлекал ни веселый смех мужа, наблюдавшего трагикомическое положение Форова, ни удивление самого майора, который был поражен простотой и оригинальностью приведенного ею довода в пользу брака, и наконец, отерев салфеткой усы и подойдя к попадье, попросил у нее ручку.
- Зачем же это? - спросила она.
- Я женюсь и вас матерью посаженою прошу.
- Непременно?
- Всенепременно и как можно скорее; а то действительно пенсион может пропасть.
- Ну, за это вы умник, и я не жалею, что мы познакомились, - отвечала ему весело попадья, с радостью подавая свою руку.
- А я так буду сожалеть об этом, - отвечал, громко чмокнув ее ручонку,
Форов. - Теперь мне в первый раз завидно, что у другого человека будет жена лучше моей.
- О, не завидуйте, не завидуйте, ваша добрее.
- Да ведь она вас целует? Уже наверно целует?
- Случается; редко, но случается.
- Ну вот видите! А уж я бы не поцеловала.
- Это почему?
- Покорно вас благодарю-с, - отвечал, комически поклонясь и шаркнув ногой, майор, и затем еще раз поцеловал на прощанье руку у попадьи и откланялся.
|