• Приглашаем посетить наш сайт
    Есенин (esenin-lit.ru)
  • Колыванский муж. Глава 15.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16
    Примечания

    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

    В семье, потрясенной описанными событиями, все стало тихо: весь беспорядок прекратился, и как будто ничего особенного и не случилось. Было опять утро, и был вечер в день второй. Я, кажется, больше всех был обеспокоен и боялся взглянуть в сад, а по двору проходил не иначе как после обозрения, что путь свободен. На третий день был праздник «Johannes», 1 соответствующий нашему Купале. Все уезжали in’s Grüne2 на мызу. Там пили, ели, пели и танцевали, а девушки плели венки и украшались ими. И я был там. Много ходил, устал и за небольшую плату, внесенную какому-то рабочему при мызе, поместился отдохнуть на сеносушке. Это была деревянная постройка, сделанная таким образом: внизу сруб небольшой, на нем балки, превосходящие величиною этот сруб, и на них второй, верхний сруб, обширнее нижнего. В этом верхнем срубе — кладовая и сушильня. Выше ее, под самою крышею, оригинальный карниз, состоящий из целого ряда совершенно однообразных и правильно размещенных скворечниц. Здесь свежо, сухо, нет никаких досадительных насекомых, а только скворцы то тихо копошатся в своих скворечнях, то торопливо рокочут, ведя друг с другом торопливые и жаркие беседы на трех огромнейших липах.

    Вся площадка, где построена эта сушильня, обнесена высоким частоколом, образовавшим дворик, на котором стояли под навесом два плуга, тележка и омет соломы. Под липами был круглый стол, утвержденный на столбе, две скамейки и самодельный тяжелый стул из карельской березы. В нижнем этаже сушильни было жилое помещение для того работника, который дал мне отрадный приют на сене.

    Я спал довольно долго и крепко и проснулся как будто от оживленного говора, который слышался снизу.

    Это и в самом деле было так.

    При пробуждении своем я услыхал три раза и твердо повторенное:

    — Nain! nain! nain!

    Это произносил молодой, сильный голос и произносил именно «nain», a не «nein», и притом с усиленною твердостью и с энергией. Голос мне показался знакомым.

    Другой, более густой, но тихий голос отвечал:

    — Но ведь это же очень несправедливо и странно, Аврора. Ты должна же признать, что если неправ и даже много виноват я в своей непростительной несдержанности и грубости, для которой я и не ищу оправданий, то ведь неправы и они.

    Это был голос моряка Сипачева.

    В ответ на его слова опять послышалось то же самое упорное:

    — Nain, nain!

    — Какое возмутительное упорство!

    — Nain, это не упорство. Упорство в тебе.

    — Ну, в таком случае это — дикость.

    — О да, да! Непременно! Но тебе, может быть, не удобно говорить о дикости! Ведь ты сегодня именинник, мы сегодня пируем здесь твой день, и я тебя увела сюда не для того, чтобы говорить о прошлом, а для того, чтобы сказать тебе наедине радость, что открывается в настоящем и будущем.

    — Ты всегда живешь в будущем.

    только в настоящем, но для будущего.

    — Слушаю.

    — Onkel барон сейчас мне шепнул, что он получил от Литке ответную депешу: тебя назначают на корабль, который вышел в кругосветное плавание. Он теперь уже в Плимуте, и ты должен его догнать; тебе после завтра надо выехать.

    — Гм!.. Прекрасно. Это барон Андрей Васильевич все исполнил по вашей команде, милая Аврора?

    — Аврора никем не командует.

    — Я готов... готов, и я даже рад, что ты это исхлопотала, Аврора.

    — Еще бы не радоваться! Это единственный способ дать всему успокоиться. Ты после возвратишься домой с успокоенным сердцем.

    — Да, но только это ведь я возвращусь не ближе как через два года, Аврора.

    — Да, это будет всего через два года; но если сильно над собою наблюдать и хорошо себя школить, то и этого времени довольно, чтобы переделать в себе, что не годится.

    — Это все один я должен в себе все переделывать?

    — Конечно, ты; но вовсе не все, а только то, что мешает твоему семейному благополучию.

    — А два года из жизни вон?

    — Почему «вон»? Что употреблено на исправление себя, то не потеряно. Дело не в долгой жизни, а в достойной жизни.

    — А другие в это время ничего не будут в себе ни исправлять, ни переделывать?

    — Им нечего переделывать. Разве постараться сделать себя хуже.

    — Может быть, ты думаешь, что это и стоило бы для тебя сделать?

    — Я думаю, не это, а я думаю, что я вспыльчивый и дурно воспитанный человек, но что и те, кто привел меня в состояние безумного гнева, тоже не правы.

    — Nain! — перебила Аврора.

    — Вы поступали со мною непростительно дурно.

    — Nain!

    — Вы поступили зло, упрямо, узко...

    — Nain!

    — И наконец, бесчестно!..

    — Nain!

    — Вы отравили мое спокойствие, вы лишили меня возможности откровенных отношений с моими родными, сделали всех детей лютеранами, когда они должны были быть русскими.

    — Nain!

    Очевидно, ей теперь хоть кол на голове теши — она все будет твердить свое «nain».

    Я приложил глаз к одной из резных продушин сушильной стены, чтобы посмотреть на ее лицо. Я хотел видеть, какое оно теперь имеет выражение, — и оно меня неприятно поразило. Это лицо ясно говорило, что Аврора не желает знать никаких доводов и что к справедливости или к рассудку в разговоре с нею теперь взывать напрасно. Она видела только то, что хотела видеть, и шла к тому, чего хотела достигать. Все это можно бы принять за тупость, но такому заключению противоречил быстрый и умный взгляд ее изящных серых глаз и чертовски твердое выражение подбородка.

    Произнося слово «nain», она точно что-то отгрызала и, откусив, даже не смыкала губ, а оставляла их открывши, чтобы опять еще и еще раз что-то перекусить и бросить. Ее белые, правильные зубы были оскалены, как у рассерженного зверька.

    Она говорила стоя, поворотясь к собеседнику спиною, и судорожно копала и расшвыривала землю палкою своего серого кружевного зонтика с коричневой лентой.

    Моряк сидел на одной из скамеек; но когда Аврора на все его доводы ответила «найн», он порывисто встал и сказал:

    — Ну, хорошо. Довольно. Я не буду с тобою более спорить. Я тебя даже очень благодарю. Твое жестокое упрямство послужит мне в пользу... Когда я буду от вас далеко... и один... и когда мне станет о вас скучно... я вспомню тебя вот такою, какой вижу теперь... и мне будет легче.

    — Nain!

    — Как это «найн»?.. Я тебе сказал: мне будет легче...

    — Nain!

    — Почему «найн»?

    — Потому, что ты меня будешь вспоминать не такою!

    Офицер улыбнулся и, тихо встав с места, взял и поцеловал руку Авроры.

    — Ты права, — проговорил он, поцеловал ту же руку вторично и добавил: — но знай, Аврора, что ты сегодня самая противная, самая упрямая немка.

    — О, я думаю! — отвечала, так же улыбаясь и пожав плечами, Аврора. — Ведь это только мы, упрямые немки, и имеем дурную привычку доделывать до конца свое дело. Не-немка наделала бы совсем другое, — у нее тут были бы и слезы, и угрозы, и sacrifice 3 или примирение ни на чем, до первого нового случая ни из-за чего. Да, я немка, мой милый Johann!.. 4 я упрямая немка.

    — И очень красивая, черт возьми, немка!

    — Да, да, да! «Черт кого-нибудь возьми» — я и довольно красивая немка.

    Он опять взял ее руку и проговорил:

    — Но уступи же мне хоть что-нибудь.

    — Ничего!

    — Ну так и я же поставлю на своем: я буду звать вашего Гунтера — Никиткой.

    — Что-о?!

    Аврора громко рассмеялась«

    — Можешь, можешь... Это будет очень забавно!

    А в это время из-за частокола показался барон Андрей Васильевич и ласково заговорил:

    — Что это могло так рассмешить нашу милую крошку Аврору?

    — Он будет называть своего третьего сына Никиткой!

    — И прекрасно! — воскликнул барон. — А ты, Аврора, в самом деле остаешься здесь, с нами, с кузиной и с тантой?

    — И пробудешь все время, пока он возвратится?

    — Милое дитя! А ты сама... Думаешь ли ты когда-нибудь о себе?

    — Что думать, Onkel! — это вредно.

    — Ты разве до сих пор никого особенно не любишь?

    — Ай-ай! к чему вам знать это, Onkel?

    — О, не беспокойтесь, Onkel! Моя пора любить уже настала, и я с нее собираю плоды.

    — Ага! Что же дает тебе эта любовь?

    — Удовольствие видеть счастие тех, кого я люблю, Onkel!

    — И этого с тебя разве довольно?

    Старик покачал головой и сказал:

    — Да, ты найдешь себе роль в жизни, Аврора.

    1 Иоганны (нем.).

    2 (нем.).

    3 Жертва (франц.).

    4 Иоганн

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16
    Примечания
    Раздел сайта: