ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Все это произошло радением кузины Авроры, в которой, бог ее знает, какое биение пульса и какое кровообращение. Глядя на нее, иногда можно зафантазироваться над теориями метампсихоза и подумать, что в ней живет душа какой-то тевтобургской векши. Прыг туда, прыг сюда! Ей все нипочем. У нас так долго живут в общении с немцами и так мало знают характеры немецких женщин. То есть, я говорю, знают только одну заурядность. У этой же все горит: одна рука строит, другая — ломает, а первая уже опять возводит что-то заново. Ходит по залу с своею скрипкою и всё фуги и фуги... Всем надоела! Случилась надобность ее о чем-то спросить. Вхожу и спрашиваю. Видит — и ни слова не отвечает: идет прямо, прямо на меня, как лунатик, и вырабатывает свою фугу. Пришлось то же самое во второй раз — и опять результат тот же самый. Зато в третий раз нечто совсем особенное: шла, шла, играла, вела фугу, и вдруг у самого моего уха струна хлоп — и завизжала по грифу.
— Лопнуло терпение! — говорю.
— Да! — отвечает. — Когда же вы, наконец, соберетесь?
— Что?
— Сделать Лине предложение!
— Я?!. делать предложение!!. Лине!!!
— Да, я думаю, — вы, а не я, и никто другой за вас.
— Да вы вспомните, что вы это говорите!
— О, я все помню и все знаю.
— Разве я смею думать... разве я стою внимания Лины!
— Говоря по совести, как надо между друзьями, конечно, нет, но... произошла роковая неосторожность: мы, сентиментальные немки, мы иногда бываем излишне чувствительны к человеческому несчастию... Если вы честный человек, в чем я не сомневаюсь, вы должны уехать из этого города или... я ведь вам не позволю, чтобы Лина страдала. Она вас любит, и поэтому вы ее стоите. А я вас спрашиваю: когда вы хотите уехать?
— Никогда!
— В таком случае... Лина!
— Бога ради! Дайте время!.. Дайте подумать!
— Лина! Лина! — позвала она еще громче.
— Иди скорей, или я разобью мою скрипку.
Вошла, как всегда, милая, красивая непокойная Лина.
— Этот господин просит твоей руки.
И, повернувшись на каблучке, Аврора добавила:
— Извини за неожиданность, но из долгого раздумья тоже ничего лучшего бы не вышло. Я иду к Tante!
— Лина! — прошептал я, оставшись вдвоем.
Она на меня взглянула и остановилась.
— Разве я смею... разве могу...
Она тихо ответила:
— Да.
Через неделю Аврора уехала к матери в Курляндию. Мы всё перед баронессой молчали. Наконец Лина сама взялась сказать, что между нами было объяснение. Я непременно ждал, что мне откажут, и вслед за тем придется убираться, как говорят рижские раскольники, «к себе в Москву, под толстые звоны». Вышло совсем не то. Мы с баронессой гуляли вдвоем, и она мне сказала:
— Я не против избрания Лины, хотя я не совсем ему рада. Вы не знаете, почему?
— Знаю. Мое прошлое...
— Совсем нет. Это слишком глупо и жестоко тянуть за человеком весь век его ошибки, но... вы русский!..
— Да, это я.
— А Лина тем более.
— Нет — вы??
— Я — все, что вы хотите!
Я попросил.