264
Л. Н. ТОЛСТОМУ
Покорно Вас благодарю за Ваши строки о моем «Загоне». Я очень люблю эту форму рассказа о том, что «было», приводимое «кстати» (à propos), и не верю, что это вредно и будто бы непристойно, так как трогает людей, которые еще живы. Мною ведь не руководят ни вражда, ни дружба, а я отмечаю такие явления, по которым видно время и веяние жизненных направлений массы. Но мне самому очень важно знать, что и Вы этого не порицаете. Я иду сам, куда меня ведет мой «фонарь», но очень люблю от Вас утверждать себя и тогда становлюсь еще решительнее и спокойнее. К сожалению, моих «à propos» негде печатать. Г<айде>б<уров> не только их боится, но еще и страх накликает, и я продолжать эту работу не могу. Тем, что Вы пишете по поводу флотских визитов, я заинтересован до крайности. Правда, что это как будто поздновато будет, но ничего; дельное слово свое возьмет.
Зима стоит мягкая и влажная, и это мне на пользу: я не испытываю таких мучений, каким подвергался в прошлом году. Поехать в М<оскву>, чтобы повидаться с Вами, очень желаю и надеюсь; а удобное время к тому только на святках, потому что я один ехать не могу (может сделаться припадок сердечной судороги), а сиротка моя свободна только на святках. А она знает мою болезнь и не теряется, а умеет делать, что надо.
Теперь в Москве должен быть наш очень умный Меньшиков, и Вы с ним, конечно, уже беседуете. Статьи его все очень хороши, а «Работа совести» — превосходна. Я Вам писал о ней. Посылал я Вам тоже кое-какие вестишки как материал, быть может годный для занимающей Вас работы. Надеюсь, Вы получили все мои письма.
О Х<ил>кове я все знаю, и это отравляет мне весь покой. Хуже всего это — как к этому относятся люди нынешнего общества, совсем потерявшего смысл и совесть. Говорят об этом очень мало и всегда — вяло и тупо и с таким постановом вопроса: «Это-де как смотреть — с какой точки зрения еще то, что мать Х<илко>ва начала это «с благословения Пержана», а Пержан что ни спакостит, то все «свято». Вот он когда сквитовался с Х<илко>вым за сцену в Сумах!.. Теперь, впрочем, все «mesdames» успокоены, что «по крайней мере деток очистят, а то они в чесотке». Не могу про это говорить более и удивляюсь нечеловеческому самообладанию дам и поэтов. Еще слышно, взяли детей у Паниной, которая тоже в церкви не венчана, и дети ее не обмокнуты. Я ее не знаю, но говорят, будто она женщина бойкая, пылкая и мстивая... Спаси ее бог от большой напасти. И вот, вообразите же, никто из «противленцев» не возвысит голос и с своей точки зрения не оценит, как это опасно — отрывать детей от сердца матери. Тупость мешает это представить себе, а одно слово, что «отец И<оанн> благословил», — все примиряет. «Так и надо». Я кипячусь и ссорюсь, и иначе не могу, и даже, кажется, не хочу иначе. У всех так и поперла поповская отрыжка. И даже те, от кого этого не ждал бы, — все на одну стать сделались. Невыносимо грустно, мучительно и противно и в лад слова сказать не с кем, — вот как живу. Удушливый гнев и негодование по крайней мере поддерживают дух и не дают места унылости.
ни к кому, потому что везде один тон. — Одновременно с Вашим письмом вчера получил письмо из Москвы от «редакции Иогансона», у котор<ой> есть редактор, неизвестный мне Вас. Евг. Миляев, и ему вздумалось издать «сборник»... Он нацеплял «имян» и меня туда же тянет, но Вашим именем не хвастается... Верно, Вы смужествовали, и я последую Вашему примеру. Остепенять надо этих затейников, которые лезут, сами не зная куда и зачем.
264
Печатается по автографу (Толстовский музей). Впервые опубликовано в сборнике «Письма Толстого», стр. 160—162.
Покорно Вас благодарю за Ваши строки о моем «Загоне». — В письме к Лескову от 10 декабря 1893 года Толстой писал: «Уже давно следовало мне написать вам, да сначала не прочел вашей вещи, о которой хотелось писать вам, а потом некогда было. — Мне понравилось, и особенно то, что все это правда, не вымысел. Можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел, и вы это прекрасно умеете делать. — Что же вам говорили, что не следует говорить? нечто то, что вы не восхваляете старину. Но это напрасно. Хороша старина, но еще лучше свобода» (Л. H. Tолстой. Полное собрание сочинений, т. 66, М., 1953, стр. 445).
. — Статья Меньшикова под этим заглавием (по поводу статьи Толстого «Не делание») напечатана в «Книжках «Недели», 1893, № 11, стр. 192—238. Письмо Лескова к Толстому о ней неизвестно. Суть его впечатлений от этой статьи в записи Фаресова звучит так: «Готов и третий раз читать эту статью. Такая деликатность в ней. У нас давно так не писали. Я только у Маколея встречал почтительность к великим людям и почтительное молчание даже перед их ошибками и недостатками. Великих людей так мало у нас, что не велика услуга помолчать, если они что-нибудь и не так делают. Не надо ослаблять критикою их благотворное влияние на общество. Шестидесятые годы, свергая авторитеты, приучили каждого посредственного человека панибратствовать с именами, делающими честь нашему отечеству. Вот ведь какая нежность у этого Меньшикова к Л. Н. Толстому. Прелестная статья! Давно я не читал ничего подобного» (А. Фаресов. Против течений, стр. 211). Толстой также нашел статью «прекрасной».
О Х<ил>кове я все знаю... — В том же письме Толстой спрашивал Лескова: «Слышали ли вы о Хилкове, о том, что его мать, по высочайшему повелению, приехав с приставом в место его ссылки, увезла его детей? Я не описываю подробней, потому что вы, верно, всё знаете». Дети были отобраны за то, что Хилков не крестил их по христианскому обряду; крещение их было совершено Иоанном Кронштадтским («Пержаном»), и дети были переданы на воспитание матери Хилкова.
<илко>вым за сцену в Сумах!... — В 1890 году Иоанн Кронштадтский приезжал к Хилкову в Сумский уезд Харьковской губернии «вразумлять» его. Посещение это получило широкую известность благодаря рассказу о нем в письме Хилкова к Толстому 1 августа 1890 года, распространявшемся в списках.
«Письма Сенеки к Люцилию» — «Избранные письма к Люциллию» в издании «Дешевой библиотеки» (СПб., 1893). В библиотеке А. Н. Лескова сохранился экземпляр этой книжки с многочисленными читательскими пометами Лескова.
профанациею для дел милосердия и сострадания. Я говорю о литературных сборниках, от которых мне нет покоя и которые обыкновенно начинают свою песню с того, что называют себя пришедшими от Вас и имеющими будто бы Ваши обещания... Я давно опасался, что тут есть некоторый «грех» — по крайней мере грех легкомыслия и суетности, но теперь знаю нечто худшее, а именно, что книжки-кулаки пользуются суетливостью сборщиков и входят с ними в сообщества, при которых сборщики для них обирают писателей, а потом все выручаемое за сборники остается у тех мастеров издательского дела, которые употребляют сборщиков как кровососок. Я был и остаюсь недругом этого дела, где корыстные люди научают людей легкомысленных заводить затеи для обирательства рабочих людей и нищих, нуждающихся в мирском пособии» («Письма Толстого», стр. 140).