160
А. С. СУВОРИНУ
Я глубоко тронут, потрясен и взволнован припискою, которую Вы сделали под Вашим сегодняшним рассказом. Волнение мешает мне говорить и о самом рассказе и о том, что я чувствую к Вам в эти минуты. Рассказ прелестен и по отношению к «Злодею» стоит как пушка к мортире: «Пушка стреляет сама по себе, а мортира — сама по себе». Я Вам говорил, что Ваши дарования богаче моих, и особенно у Вас есть преизбыток гибкости, которая дает очень милый тон Вашим рассказам. В ней, то есть в этой гибкости, которою с Вами схожа Яковлева (Ланская), заключалась прелесть и привлекательность Ваших фельетонов былого времени. У меня ее нет или очень мало. Я, может быть, слишком торопился «определиться», а Вы легче меня сердцем и характером и сохраняете до сих пор некоторую неопределенность, а через нее и гибкость и живость. Я люблю Ваш талант и очень рад, что говорил об этом прежде этого случая, когда я чувствую себя растроганным Вашим заступничеством и слова мои могли бы показаться льстивыми. Но я уверен, что Вы знаете, что я не льстец и не искатель. Я благодарю Вас за утешение в ином смысле — не в литературном. Литературное значит меньше, чем жизненное... Я скорбел: как теперь свидеться и заговорить! — а лишить себя этой возможности после 30 лет мне казалось ужасно!.. И именно как раз, как нарочно это в 30-й год... Это было мучительно. Ночь под р<ождество> Христово я читал до двух час<ов> письма Л. H—ча «к разным лицам», и в том числе несколько раз перечитал письмо его к В<иктору> П<етровичу> по поводу затевавшегося протеста из-за Надсона, протеста, от подписания которого первый отказался я, и как раз по тем же соображениям, как и Толстой. Я же первый отказался и от «Сборников» на памятник H—ну, и опять мы совершенно совпали в мотивах отказа с Л. H—чем. Я читал и то, которое послано, и то, которое не было послано и известно только в черняке, и слезы много раз подступали у меня к горлу, и я любил В. П—ча и хотел бы просить и молить его о том же, о чем молил его Толстой... Я не говорю о несправедливости в суждениях, — она, может быть, искрення, но я сожалею о старании «сделать человеку больно». Это, по-моему, ужасно, и когда это поймешь, то нет сил это переносить. Особенно ужасно «разъединить людей», которые уже видят «край жизни и плаванье злое кончают». Я не думал, что в эти же минуты что-нибудь подобное ощущаете и Вы... И подумайте теперь, как я сильно осчастливен Вами, и поверьте моей сердечной Вам благодарности.
О значении Прологов надо бы потверже сказать. Пролога не священная и даже не церковная книга, а отреченная, так сказать «отставная». Притом там не все говорится о подвижниках, а часто подвижники говорят о «прилогах», то есть о случаях им известных, по-нашему — рассказывают друг другу анекдоты... Разве это все свято и составляет «табу»? И разве я передаю Пролог? Вы правильно сказали: мы берем одни «темы». И разве христианке было логично идти по желанию мужа на чужое ложе? Нет, — а язычнице это было логично, и она могла об этом рассуждать, а не прямо отбросить это по Павлу («Муж не властен в теле жены»). Вот почему я оставил ее язычницею, с целомудренной натурою. Но все дело не в том, а зачем было усилие вредить мне, — «делать больно», — может быть, подложить дров в огонь костра, приготовленного для VI тома, что мне наносит тяжкий вред?.. Я не питаю к В. П. ни малейшей злобы и досады и сожалею о том, если я чем-нибудь мог вызвать в нем такое сильное раздражение. Во всяком случае, умышленно — я ничего такого не сделал, да, кажется, и неумышленно не сделал.
«Данило» разрешен для народных книжек!.. Вот и уразумейте цензуру. И «Фигура» тоже. Этого я уж совсем не понимаю. Посылаю их Вам.
Примечания
160
Печатается по автографу (ИРЛИ). Публикуется впервые.
. — В № 4967 «Нового временя» (1889, 25 декабря) был напечатан рассказ («предание первых веков христианства») Суворина «Аскалонская верность», сопровожденный, следующим примечанием автора: «Рассказ этот основан на том же сказании «Прологов», которое послужило темою для произведения Н. С. Лескова «Аскалонский злодей». Рассказ мой был начат, когда я не знал о существовании этого последнего произведения Н. С. Лескова и прочел только тогда, когда кончил свой рассказ. Много начитанности, труда и таланта вложил в свою повесть Н. С. Лесков. Моя задача была легче, ибо я почти не касался бытовой стороны, которой, напротив, Н. С. занялся с особенною любовью. Если читатель, знакомый с «Аскалонским злодеем», найдет досуг для прочтения моей переработки, он увидит, что в двух рассказах на одну и ту же тему нет ничего общего, кроме темы. Я не разделяю мнения В. П. Буренина, что легенды «Пролога» будто бы незачем обрабатывать, не разделяю не только потому, что в этом сам я повинен, но и потому, что легенды эти, обработанные искусно, могут преобразиться в такие прекрасные вещи, как «Аза» того же Н. С. Лескова, который и открыл этот новый источник для рассказов на нравственные и религиозные темы. Автор». Взволнованность Лескова объясняется не только лестной (особенно в устах скупого на похвалы Суворина, склонного больше к скептически-ироническим оценкам и высказываниям, чем к безоговорочным похвалам) оценкой его труда, но также тем, что это была непосредственная хозяйская отповедь на злостный «Критический очерк» Буренина («Новое время», 1889, № 4964) по поводу «Аскалонского злодея» и напечатанного в том же «Новом времени» лесковского «письма в редакцию» «Об Иродовой темнице» (см. наст. том, стр. 242).
Яковлева (Ланская), Надежда Владимировна — беллетристка.
...письма Л. H—ча... по поводу затевавшегося протеста из-за Надсона
«Муж не властен в теле жены». — Лесков неверно передает цитату из Первого послания апостола Павла к коринфянам. В нем говорится (глава 7, ст. 4): «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена».