|
ГЛАВА 2
ОТСТАВКА
Нам по службе нет счастья в роду **.
Служебный путь Лескова, случайный и прерывистый вначале, в последней его фазе был полон прямого трагикомизма, разрешившегося в конце концов беспримерным апофеозом.
Оппозиционность Лескова год от года росла. Его статьи, как и беллетристические произведения, вызывали негодование властительного Победоносцева ***, "смиренных" членов "святейшего правительствующего синода", величайшего лицемера и ханжи государственного контролера Т. И. Филиппова и многих других, вроде "картинно пламеневшего" **** в славянофильстве московского публициста И. С. Аксакова, не говоря уже о всем лагере "львояростного кормчего" 9 влиятельных "Московских ведомостей" и "Русского вестника" M. H. Каткова.
Почему-то сам он, как это ни странно, точно не задумывался над тем - совместимо ли с занимаемым им служебным положением, год от года становившееся все менее "благонамеренным", если не "потрясовательным",
* Любовные лихорадки, передряги (нем.).
** Из письма Н. С. Лескова к А. Н. Лескову от 29 августа 1887 г. - Архив А. Н. Лескова.
*** См., напр., переписку Победоносцева с Н. И. Субботиным ("Чтения императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете", 1915, кн. 2) и с Е. М. Феоктистовым ("Литературное наследство", 1935, N 22-24).
**** Письмо Лескова к В. Г. Черткову, без даты; видимо, начала 1887 г. - Архив В. Г. Черткова, Москва.
направление всей писательской его деятельности? Почему-то не собрался пересмотреть вопрос - нужна ли ему вообще на что-нибудь эта нудная служба с ее жалким окладом, отнимающая так много рабочего времени от писательства, со всеми ее досаждениями! Что могла она сулить в будущем, если до сих пор приносила только одни уязвления, недвижимо держа его на самой низшей оплаченности в восемьдесят рублей в месяц, не повышая в чинах даже "за выслугу лет"! Шел планомерный измор. Как можно было его не замечать и терпеть! Положение тем более удивительное, что, как уже упоминалось раньше, весь этот "Комитет мерзил" Лескову еще с 1875 года, а ученого председателя его Лесков, опасаясь своей вспыльчивости, почитал за счастье "не видеть" вовсе 10.
Он хорошо помнил, что при определении его на службу министр обещал просившим за него дать ему должность чиновника особых поручений с окладом в две тысячи рублей в год. Помнил и то, что "по радению" того же председателя, Георгиевского, место это "было передано Авсеенке, жена которого умеет вести дела своего мужа" *.
"Соборян", ни "Запечатленного ангела", ни "Очарованного странника" за ним не числилось, и ничего равного им не ожидалось. Не вызывали его произведения и ничьего восхищения и благодарности за них. Но Георгиевский безошибочно понимал, что никто из слишком "высоких", а с тем и далеких, не станет следить, сколь он фактически ублагоустроит служебно навязанного ему сотрудника с большим литературным именем. Чиновному сердцу безукоризненно выдрессированный и почтительный Авсеенко был, конечно, неизмеримо любезнее журналиста, позволившего себе, кстати сказать, не так давно вышутить внешность будущего председателя Ученого комитета. Сделано это было в статье, посвященной разносу В. П. Авенариуса, под заглавием "Литератор красавец", где походя был упомянут "недавний случай с сотрудником Московских ведомостей г-м Георгиевским, которого туркофил Лонгворт
* Письмо Лескова к П. К. Щебальскому от 15 января 1876 г., - "Шестидесятые годы", с. 339.
нарочно поставил лицом к лицу против хорошо сложенного турка и сделал между ними двумя сравнение, довольно невыгодное для России, имевшей, к несчастью, на этот раз своим представителем не бойкого г. Авенариуса, а скромного г. Георгиевского" *.
В свое время профессиональный фельетонист, критик и полемист едва ли помнил, когда, где, кого и чем задел под горячую руку. Это случалось часто и не казалось сколько-нибудь значительным. Напротив, мнивший себя уже совсем значительной персоной Георгиевский едва ли забыл оцарапавшее его перо.
Обход Лескова обещанным министром местом и окладом знаменовал явное нерасположение к нему Георгиевского. Сразу же ни в чем не оправдывались ожидания, связывавшиеся с возобновлением государственной службы: вместо сколько-нибудь ощутительного укрепления бюджета и выполнения иногда любопытных, живых служебных заданий предстояло полустариковское сидение за рассмотрением книг, издаваемых для народа под нестерпимым гнетом "благочестивого вельможи", - он же "верующий мирянин", - явно относившегося к Лескову более чем "странно приимно".
Вот, например, как он приглашал к себе достаточно известного уже писателя на литературное чтение:
"Милостивый государь,
Николай Семенович!
По странной забывчивости, которая объясняется до некоторой степени вчерашним болезненным моим состоянием, я не просил вас сделать мне честь пожаловать ко мне сегодня часов около девяти: А. Н. Майков обещал прочитать свой перевод Эсхилова Агамемнона. Искренно преданный
А. Георгиевский.
Воскресенье.
3-го марта 1874 г." **.
Почти официальное вступительное обращение, напряженно-изощренная формула "сделать мне честь пожаловать", весь тон и стиль записки нарочито сух. Невольно начинает казаться, что хозяин первоначально "не просил" к себе приглашаемого не по одной "забывчи-
* "Литературная библиотека", 1867, сентябрь, кн. I, с. 93 11.
** Пушкинский дом.
вости". Возможно, что А. Н. Майков, ценивший большую литературность Лескова, обмолвился желанием иметь его своим слушателем, после чего пришлось исправлять "забывчивость". Кого искренно хотели видеть у себя по какому-нибудь случаю, того приглашали за несколько дней. Так почиталось и радушнее и... вежливее.
Оказывалось, что на то же самое чтение и в тот же самый вечер, но, по обычаям дома видимо, в более ранние часы, Лесков был зван и И. А. Гончаровым. Здесь с ним познакомился А. В. Никитенко *. Майков, следовательно, читал 3 марта 1874 года свой перевод сперва у Гончарова, а затем и у Георгиевского. Присутствовал ли на втором чтении Лесков - не знаю. Вероятно, да. У Гончарова не засиживались.
С конца 1885 года Лесков стал дарить известному коллекционеру рукописей и документов П. Я. Дашкову кое-какие автографы 12. В их числе оказалось и приведенное выше письмо, на котором даритель сделал красными чернилами пояснение:
"Георгиевский Александр Иванович. Экс-либерал из Одессы. - "Рука Каткова" и "подобие Бисмарка в России" по определению Делянова".
12 июля 1875 года Лесков писал из Парижа киевской старушке А. Р. Сотничевской о своих знакомых аристократах, через которых надеялся пристроить ее на службу в Петербурге: "Люди, опять повторяю, несравненно приятнейшие, чем всякая провинциальная шушера и чиновная шишмара, взросшая в пресмыкательстве и добивающаяся его от других" **.
Какую надутую "чиновную шишмару" мысленно видел писавший - ясно.
В связи с крушением в 1877 году семьи знакомство его с Георгиевским сходит на нет. Видаются они теперь исключительно в Комитете, в строго служебной обстановке. Это продолжает ухудшать достаточно сухие отношения.
В марте 1878 года каким-то образом в "Русском вестнике" - после четырехлетней мертвенной паузы - проскальзывает "Ракушанский меламед" Лескова. Затем наступает уже окончательное разобщение с Катковым,
* А. В. Никитeнко. Моя повесть о самом себе, т. II. СПб., 1905, с. 506 13.
** Архив А. Н. Лескова (фонд Н. С. Лескова).
закономерно переходящее вскоре в непримиримую вражду.
Георгиевский по-прежнему неизменно близок с "трибуном Страстного бульвара" 14. Хорошо помня значительность роли последнего в принятии Лескова на службу в Министерство народного просвещения, "рука Каткова" всесторонне учитывает свершившееся изменение расположения фигур на шахматной доске. Сообразуясь с ним, Георгиевский усугубляет холодность к Лескову. Никогда не дышавшие искренностью встречи становятся едва выносимыми. Выгода в создавшемся положении, несомненно, на стороне начальствующего.
Легко представить себе, с каким усердием принялась дальше эта "чиновная шишмара" отравлять жизнь пылкому подчиненному!
Забывая повышать оклад Лескова, Георгиевский не забывал "всучать" ему многотрудные "работки" или щекотливые в разрешении "щетинки".
Довольно упомянуть хотя бы один доклад Лескова, потребовавший для его заслушания нескольких заседаний: четыре вторника подряд *. Тут разбирался всесторонне острый вопрос о допущении к преподаванию в народных школах "закона божия" недуховными лицами. Один такой труд, в шесть печатных листов, изданный по распоряжению министра **, казалось бы, мог вызвать внимание к работнику, упорно выдерживаемому в "черном теле". Но у Георгиевского не могло лежать сердце к человеку, чуждому раболепия.
Случалось, и не один раз, что министр, через директора Департамента народного просвещения Э. Г. Брадке, просил Лескова дать свое заключение о какой-нибудь лично заинтересовавшей его книге или по какому-нибудь вопросу, даже выходящему за пределы ведения Министерства народного просвещения. Это тоже не повышало благорасположения ревнивого Георгиевского.
Лесков задыхался. Его возмущало в этом человеке все: напускная церковная религиозность, упоенность своим положением, торжественность его появления на засе-
* 13, 20, 27 ноября и 4 декабря 1879 г.
** "Министерство народного просвещения. Выписка из журнала Особого отдела Ученого комитета Министерства народного просвещения. 4 декабря 1879 г. N 387. О преподавании закона божия в народных школах. СПб., 1880. Напечатано в количестве 200 экз. по распоряжению г. министра народного просвещения".
даниях Комитета непременно последним, дабы иметь возможность благосклонно принять почтительное приветствие всего состава возглавляемого им органа и, первым опустясь в председательское кресло, милостиво пригласить всех занять свои места. Это пышное "сретание", повторявшееся каждый вторник, мутило дух уже отвыкшего от многого литератора. Чтобы не вставать при появлении его превосходительства в распахивавшихся курьером дверях, Лесков никогда не садился до появления последнего. Мелочь? Пожалуй. Но ценная для постижения болезненности самолюбия одного и опьяненности своим величием другого.
С своей стороны Лесков точно более торопился, чем был в силах, вызывать неудовольствие и самого министра. На исходе первого же года службы под началом Д. "пост" обер-прокурора святейшего синода, в газете князя В. П. Мещерского появилась бесподписная статья Лескова "Об обращениях и совращениях" *, явно сочувственная противному церкви штундизму 15 и даже раскольничеству, заканчивавшаяся едким указанием на мертвенность работы синодальной книжной лавки. Это не могло нравиться синоду. В иерархической последовательности чувствует себя задетым и сам обер-прокурор, он же министр просвещения. По его требованию в княжьей газете помещается синодское "опровержение" **. Сиятельный редактор и сиятельный же министр, встретясь в "свете", вероятно одинаково улыбаясь, обменялись несколькими словами о не совсем благонравной статье, но, несомненно, неодинаково отпустили этот грех ее автору. Лесков собирался было возражать на "опровержение", но увидал, что затею эту надо оставить ***.
"Уважаемый Иван Сергеевич, - пишет он через несколько лет Аксакову. - <...> Есть в моей жизни такой анекдот: Катков, в заботах обо мне, просил принять меня чиновником особых поручений (2000 рублей), но у меня оказался "мал чин", так как я был тогда губернский секретарь в 40 лет. Можно было это обойти назначением к исправлению должности, но решили, что
* "Гражданин", 1874, N 49, 9 декабря.
** Там же, 1875, N 3, 19 января.
*** "Заметка на официальное опровержение, напечатанное в N 3 Гражданина, по требованию обер-прокурора святейшего синода". Было набросано два пункта и едва начат третий. - ЦГЛА.
довольно с меня и меньшего жалованья,- назначили членом Ученого комитета (1000 рублей) и с тех пор я здесь 8 лет "в забытьи", хотя Толстой знал меня хорошо, считая по его словам (Кушелеву и Щербатову) "самым трудолюбивым и способным", и лично интересовался моими мнениями по делам сторонним (например, церковным). Наконец, им стало стыдно не давать мне ничего и Георгиевский лет через пять после моего поступления сделал представление о награде меня за многие полезные труды и "за прекрасное направление, выраженное в романе Некуда" <...> чем бы вы думали? - чином надворного советника, т. е. тем, что дается каждому столоначальнику и его помощникам. Мне это испрашивалось в числе 20 человек, назначаемых к особым наградам к новому году. И что, вы думаете, последовало? Толстой на обширном и убедительном докладе Георгиевского надписал "отклонить", а из числа 20 чиновников одного меня вычеркнул. И это всякий чиновничек Департамента видел и хохотал над тем, "что значит быть автором Некуда". "После того и деться некуда", - острил в сатире Минаев 16. Чем же эта молодежь напоевалась, видя такое усердие меня обидеть, признаться сказать, в таком деле, которое мне и не интересно, потому что быть или не быть "надворным советником" уже конечно - все равно. - Мне кажется, что это стоит рассказать, и если придет к слову, я против того ничего иметь не буду" *.
В чем же разгадка такого упорного отклонения даже по существу смехотворного служебного повышения Толстым? Кара за своевольную явку при определении на службу не в ведомственном вицмундире, а в черном фраке? За неприятную статью в "Гражданине"? Допустимо.
Лесков не раз рассказывал о таком случае. На каком-то аристократическом рауте ** несколько особенно расположенных к нему дам засыпали Толстого упреками за невнимание его к талантливому подчиненному, автору стольких превосходных художественных произведений. Дав им полностью разрядиться, граф с непревзойденной предупредительностью ответил: "О mesdames, вы несправедливы в ваших обвинениях меня. Как раз напротив: я чрезвычайно ценю ум, опыт, глубину знаний и ис-
* Письмо от 25 ноября 1881 г. - Пушкинский дом.
англ.).
ключительную даровитость вашего protege * и широко пользуюсь ими для разрешения многих неясных мне вопросов. Этим я перед всеми отличаю исключительную ценность этого удивительного работника. Чего же больше? И, смею вас уверить, пока я министр, это так и останется, без малейшего изменения".
М. И. Кушелева, Мокринские и другие великосветские болтуньи передавали этот "дискурс" Лескову как нечто очень веселое и грациозное, видимо, не постигая цинизма толстовского решения.
Но это из области гостиных causeries **, по-нашему, пустомельства, а есть ключ к объяснению поразительных незадач Лескова в Министерстве народного просвещения повернее.
"А Толстой со мною был превосходен... - раскрывал положение дела И. С. Аксакову Лесков, - он меня больного просил, например, пробежать вовсе не касавшиеся Министерства народного просвещения доносы по синоду, желая моего чутья, "где тут правда", но он не любил людей со своим мнением" ***.
Высокомерие не прощало самобытности в подчиненных. Успех снискивала "умеренность и аккуратность", искательная почтительность, прекрасно уживавшаяся в Георгиевских, Маркевичах ("Лакевичах"), Авсеенках и "совоспитанных им" 17 с надменностью по отношению к младшим по рангу. Такие продвигались легко и успешно без проявления ими слишком большого усердия.
Среди книг, вручавшихся Лескову Георгиевским на разбор, бывали "прехитростные" и во всяком случае требовавшие большого извития мысли и формы в заключениях об их забраковании, особенно если они поступали в Комитет из уже одобривших их учреждений, вроде Цензурного комитета Министерства внутренних дел или духовной цензуры. Довольно двух примеров.
"Святость царского имени", изделие некоего "крестьянина" Ивана Савченкова. Одно заглавие, казалось, предопределяло и обеспечивало успех книги во всех ведомствах и инстанциях. Лесков дает заключение, выдержанное по редакции, но убийственное для судьбы этой тошно-
* Покровительствуемого (фр.).
** Светской болтовни, разговоров (фр.).
*** Письмо от 9 декабря 1881 г. - Пушкинский дом.
творно верноподданнической, глубоко невежественной и пошлой стряпни.
"Венок царю-великомученику, государю императору Александру II Благословенному", сочинение "простолюдина" Г. И. Швецова. Опять - все от первого слова уверенно забронировано от какой-либо критики, и опять полный лесковский разгром.
Кому из высокопосаженных приятны такие "особые мнения" неуемного, в сущности едва принятого, члена Комитета! Тем паче при условии, что одобрение бракуемых им изданий было министром почти обещано каким-нибудь светским ходатаям с весом.
Но за Лесковым в ходе лет накоплялись и другие вины. К несомненному неудовольствию не только "Гундольфа", но и самого графа, в нарушение традиций строгого охранения от огласки всего ведомственного, он находил, что из протекавшего в комитетских заседаниях "нечто может быть рассказано" в печати и, исходя из такого предположения, делился многим с читателями "Исторического вестника". Время от времени здесь появлялись статьи, одними своими заглавиями внушавшие подозрения и опасения. "Заказная литература" *, "Благонамеренная бестактность" **, "Венок царю-великомученику..." *** и т. д.
Заканчивая первую из них, Лесков с нескрываемой предубежденностью говорит о лицах, "усердно предлагающих свои услуги для заготовления литературных заказов, но не всегда способных удовлетворительно исполнить то, что от них требуется".
В статье с хлестким заглавием "Литературный разновес для народа", помещенной в распространеннейшей столичной газете, он высмеивал, каким чтивом насыщают простолюдинов некие бойкие издательства, в то время как казенное, по распоряжению бывшего министра народного просвещения и обер-прокурора синода графа Д. А. Толстого закрыло даже свою лавку на Литейной улице, потому что заведовавший ею синодский чиновник "прокинулся на счетах" ****, читай - проворовался.
Это был не первый выпад по адресу недружелюбного в прошлом министра.
* "Исторический вестник", 1881, N 10, с. 379-392.
** Там же, 1881, N 11, с. 652-655.
**** "Новое время", 1881, N 2008, 30 сентября.
Несколько раньше, вслед за его отставкой, в другой столичной газете, в статьях, объединенных названием "Духовный суд" (позже "Епархиальный суд"), Лесков писал: "Лучшие люди в нашем духовенстве, не стоя на стороне графа Д. А. Толстого, - который сделал, кажется, все от него зависевшее, чтобы его не укоряли в искании людского расположения, - в этом деле глубоко сожалели о том, как далеко зашла враждебность, какую возбудил против себя этот сановник, говоря о котором, можно было припомнить пословицу: "гнул, не парил - сломал, не тужил" *.
Полгода спустя в рассказе "Дворянский бунт в Добрынском приходе" говорилось еще сильнее: "Успеху статьи высокопреосвященного Агафангела, конечно, много содействовало то, что она метила против нынешнего московского митрополита Макария Булгакова и тогдашнего "полномочного мирянина" св. синода Д. А. Толстого, который умел стяжать себе общее нерасположение всей страны, но по св. синоду едва ли не сделал, в ряду ошибок, много хорошего" **.
Каждое новое отражение в печати чего-нибудь, связанного с должностной осведомленностью или с личными счетами по службе, раздражало министерских зубров. Морщился уже и когда-то так расположенный к Лескову, сейчас министр народного просвещения, И. Д. Делянов.
А из-под пера писателя шли статьи одна другой еретичнее и "потрясовательнее" ***18
В январе 1883 года, заведомым усердием Лескова, в нескольких номерах "Нового времени" проходит смелая и прелюбопытнейшая статья его киевского друга профессора Ф. А. Терновского - "Столетний юбилей митрополита Филарета" ****. Ею с беспощадной убедительностью развенчивался, едва не приобщенный к лику святых, прославленный митрополит московский Филарет "мудрый", Дроздов, из глаз которого, "яко мнилось",
* "Новости", 1880, N 159, 18 июля 19.
** "Исторический вестник", 1881, N 2, с. 388.
*** "Религиозное врачебоведение и адвокатура". - "Новое время", 1880, N 1419, 9 февраля; "Святительские тени". - "Исторический вестник", 1881, N 5; "Бродяги духовного чина". - "Новости и биржевая газета", 1882, N 122, 129 и 135 от 11, 20 и 25 мая; "Райский змей". - "Новое время", 1882, N 2131, 2 февраля; "Вечерний звон и другие средства к искоренению разгула и бесстыдства". - "Исторический вестник", 1882, N 6; "Синодальные персоны". - Там же, 1882, N 11, и др.
**** "Новое время", 1883, N 2466-2468, 9-11 января.
"семь умов светит" *, автор знаменитого православного катехизиса, жестокосердный крепостник, выведенный Лесковым, в частности, в лице архиерея, оправдывающего жестокое телесное наказание благородного рядового Постникова в рассказе "Человек на часах".
Статья вызывает взрыв гнева всех высших правителей и одновременно самое горячее сочувствие ее автору и признание ее исторической правды и ценности в кругах свободомыслящих читателей.
В том же году указом синода, по распоряжению Победоносцева, Терновский лишается кафедры в Киевской духовной академии. Грозит ему, в заботах о нем Делянова, потеря кафедры и в Киевском университете, но смерть его весной 1884 года опережает это мероприятие. Возмущены даже славянофилы.
10 ноября 1884 года Лесков писал И. С. Аксакову: "Не знаю, в милости я у вас ныне или в немилости? Со дня памяти митрополита Филарета Дроздова вы лишили меня "Руси". Гнев оный ощущаю, Филарета же чтить не могу <...>" **.
Едва верховные властители стали оправляться от ошеломившего их выступления Терновского, как новая разрывная бомба - пространная статья Лескова, с говорящим за себя заглавием: "Поповская чехарда и приходская прихоть" ***20.
В конце этого дерзкого вызова тому, в чем виделись сила и крепость царства Александра III, в примечании давалось якобы редакционное, но явно лесковское, многозначительное обещание: "В одной из ближайших книжек "Исторического вестника" мы дадим полный абрис вероотступнических заблуждений графа Л. Толстого и Достоевского в соответствии с идеями призвавшего их к ответу г. К. Леонтьева".
Терпение власть предержащих иссякает. Создается мощный враждебный Лескову комплот. В него входят по преимуществу былые чтители его таланта, когда-то пленявшего их своими произведениями. Во главе становится Победоносцев. Единодушны с ним министр внутренних дел, Д. А. Толстой, которому сейчас уже есть за что лично
* "Мелочи архиерейской жизни". - Собр. соч., т. XXXV, 1902-1903, с. 126.
** Пушкинский дом.
*** "Исторический вестник", 1883, N 2.
Хоть у гроба у господня
Он зовется эпитроп.
Но для нас он мерзкий сводня,
Льстец презренный и холоп *21.
Обложение, угрожающее затянуться мертвою петлей.
По служебной подведомственности Делянову поручается обуздать и направить литературную деятельность состоящего в его министерстве писателя или, еще лучше, просто спустить с рук вредного служащего.
Помнящий прежние дружеские отношения Делянов 22мнется, не решается пригласить Лескова для щекотливого увещания. Ждет случая. Невдолге последний создается. 8 февраля 1883 года, в один из вторников, день обычных заседаний Комитета, выпадает встреча в прохладном круглом зале.
Вот как, под свежим еще впечатлением, описал ее сам Лесков одному из немногих своих друзей, Ф. А. Терновскому: "Дело рассказывать долго нечего: оно произошло 9-го <видимая описка. - А. Л.> февраля - с глазу на глаз у Делянова, который все просил "не сердиться", что "он сам ничего", что "все давления со вне". Сателлиты этого лакея говорили по городу (Хрущев, Егорьевский и Авсеенко), будто "давление" идет даже от самого государя, но это, конечно, круглая ложь. Дарителями оказались Лампадоносцев и Тертий **. Прошение не подал и на просьбу "упомянуть" о прошении - не согласился. Я сказал: "Этого я позволить не могу и буду жаловаться". Я хотел вынудить их не скрываться и достиг этого. Не огорчен я нисколько, но рассержен был очень и говорил прямо и сказал много горькой правды. На вопрос: "Зачем вам такое увольнение", - я ответил: "Для некролога" и ушел. О "Комаре" *** не было и помина, а приводились "Мелочи архиерейской жизни", Дневник Исмайлова **** и "Чехарда",
* Гос. Публичная б-ка им. Салтыкова-Щедрина.
** Терций Иванович Филиппов.
*** "Протопоп Комарь и две Комарихи". - "Новое время", 1882, N 2437, 9 декабря.
**** По запискам синодального секретаря Ф. Ф. Исмайлова Лесковым были опубликованы: "Синодальные персоны". - "Исторический вестник", 1882, N 11; "Картины прошлого". - "Новое время", 1883, N 2461, 2469, 2475 и 2483 от 4, 12, 18 и 26 января 23.
слышу ли это от министра или от частного человека? Он отвечал: "И как от министра и как от вашего знакомого". Я сказал, что это мне неудобно, ибо, по-моему, "до министра это не касается, а моим знакомым я не мешаю иметь любое мнение и за собою удерживаю то же". И вот вообще все в этом роде. "Новости", выгораживая меня от Маркевича, дали мне возможность написать "объяснение", которое вы, чай, читали. - Сочувствие добрых и умных людей меня утешало. Вообще таковые находят, что я "защитил достоинство, не согласясь упомянуть о прошении". Не знаю, как вы об этом посудите. Я просто поступил по неодолимому чувству гадливости, которая мутила мою душу во время его подлого и пошлого разговора, - и теперь не сожалею нимало. Мне было бы нестерпимо, если бы я поступил ина-
* Лесков с глубоким уважением относился к церковному историку Е. Е. Голубинскому 24, очень нелюбимому и преследуемому Победоносцевым. Упоминается он у Лескова в ряде статей, опубликованных преимущественно в "Историческом вестнике": 1880, N 6; 1881 N 5, 11 и 12; 1882, N 3 и 5; 1883, N 2; в "Мелочах архиерейской жизни". - Собр. соч., т. XXXV, 1902-1903, с. 123. Особенно выразительно вылилось восхищение Лескова Голубинским в письме его к С. Н. Шубинскому, датированном "средой пасхи 1880 года", т. е. 23 апреля: "О Голубинском никому не поверю. Я читаю его страстно, но сужу не увлекаясь: он понимает дух нашей церк. истории, как никто, и толкует источники вдохновенно, как художник, а не буквоед. Он должен быть руган и переруган, но прав будет он, а не его судья. Он производит реформу и должен пострадать за правду, - это в порядке вещей, но правда, и притом вдохновенная правда, исторического проникновения, с ним <...> я не спал 4 ночи, не будучи в силах оторваться от книги. - Не думаю, чтобы суд о нем был суд правый, - митрополит Макарий не дал бы денег на издание пустошного труда, а он их дал, несмотря на то, что Голубинский много раз противоречит Макарию. О Голубинском вернее всех отозвался некто таким образом: "Он трепит исторические источники, как пономарь поповскую ризу, которую он убирает после служения". Сейчас ее еще целовали, сейчас чувствовали, как с ее "ометов" каплет благодать, а он ее знай укладывает... Грубо это, но ведь он знает, что под нею не благодать, а просто крашенина с псиным запахом от попова пота. Но Голубинский, кажется, так и идет на это... Это Шер русской церковной истории, у которой до сих пор были только "кадиловозжигатели". Пусть что кому нравится, а мне нравятся Шлоссер, Ренан, Шер, Костомаров, Знаменский и Голубинский".
че, - и более я ничего не хочу знать <...> Если вас может интересовать сочувствие и отношение ко мне товарищей, то прилагаю вам записочку Аполлона Майкова (которую прошу и возвратить) - увидите, что это была за комедия и что сочувствие умных людей со мною. Посетили меня и сочувствовали и председатель судебной палаты Кони и светила адвокатуры, - словом, думаю, что я, значит, поступил как надо. Но я вас люблю, вам верю и хочу слышать ваше мнение. Вы знаете: это нужно человеку раздосадованному. Других дурных чувств у меня, слава богу, нет, и "ближние мои" - это те, кто понимает дело умом и сердцем" *.
Месяц спустя после события Лесков мог вполне искренно писать, что он "не огорчен нисколько", но в первые дни переносил происшедшее со всею остротой своего "нервического" темперамента.
Сон был потерян. Презреть обиду не было уменья.
Он охотно рассказывал навещавшим его паломникам о своем разговоре с рыхло-крупным "Меделяновым" 25, удовлетворенно слушал соболезнования, выражения сочувствия, возмущения, признания верности и достоинства его поведения на протяжении всей интермедии.
В частности, в темных проемах дверей или в их фрамугах начала появляться "серая женщина". Неясная в очертаниях, она недвижно смотрела на поддававшегося галлюцинированию расстроенного Лескова. Вечерами отец выбегал из кабинета ко мне, а ночью, захватив подушку, покидал свою спальню, чтобы лечь на мой диван, за моей спиной.
Пришлось посоветоваться со старинным знакомым, медицинским светилом Э. Э. Эйхвальдом. Тот рекомендовал взять четыре-пять сотен рублей и поехать на недельку-другую в Москву "рассеяться".
Спасибо, раньше, чем Лесков собрался последовать этому указанию, наступило облегчение, сник серый призрак, возвратилась способность спокойнее все восприниматъ, работать, написать Терновскому. Все начинало входить в норму.
* Письмо от 12 марта 1883 г. - "Украiна", 1928, N 2, с. 112-113.
Но в первые дни говорилось много, подробно, образно, с живой инсценировкой и с точным приведением еще хорошо звучавших в собственных ушах заключительных реплик. Эти рассказы прочно запомнились и мною.
Быстро оценив праздность диалога, Лесков в один из сочтенных им удобным моментов встал с намерением уйти. Встал и Делянов, продолжая какие-то оправдательные изъяснения мотивов своих предложений, в которых завяз. Почему-то оба они оказались около одного из окон. Вынужденный слушать его, Лесков "нетерпяче" сел на подоконник, предоставив министру завершать свои декларации стоя. Делянов, проявляя великолепную чиновничью выдержку, что называется, вида не подал и продолжал уговоры. Убедясь, наконец, в неодолимости собеседника, категорически запрещавшего упоминания в увольнительном приказе о прошении об отставке, Делянов растерянно восклицает:
- Но зачем же это вам нужно, Николай Семенович, непременно без прошения-то?
Полный презрения к беспомощно запутавшемуся министру и гордый сознанием себя представителем родной литературы, писатель сходит с подоконника и жестко бросает представителю власти:
- Нужно! Хотя бы для не-кро-ло-гов: моего... и вашего!
С этим он покидает опешившего сановника и, не заходя в Комитет, оставляет негостеприимное министерство.
Час назад запинавшийся перед Лесковым и, может быть, действительно лично не искавший разрыва с ним, Делянов теперь уже озлоблен.
Впрочем, когда-нибудь да надо было кончить с этим. Лишь бы не нашумели газетчики или литературщики. Но в сущности и это не страшно.
Бюрократическая машина приходит в движение. 9 февраля подписывается "определение" министра народного просвещения за N 1878, коим совершается "отчисление" Лескова от министерства, а 21 февраля приказом министра за N 2 оно закрепляется. Все просто: и без прошения, и без объяснения причин, и без рубля пенсии за двадцать лет "беспорочной" службы отечеству, но великодушным упоминанием, что права на получение знака об этой беспорочности в случае соответственно выслуги в будущем - не лишается.
Туго затянувшийся узел разрублен. Но дело этим не кончается. 1 марта в N 29 "Церковно-общественного вестника", в разделе "Внутренние известия", среди назначений по Министерству народного просвещения стоит: "отчислен" от министерства "коллежский секретарь Лесков (известный наш писатель) с 9-го февраля".
Это первая ласточка.
8 марта в N 63 сравнительно либеральной газеты "Новости и биржевая газета" появляется редакционная заметка об увольнении известного писателя Н. С. Лескова "без прошения от службы". Говорится, что известие это "произвело некоторую сенсацию", что "решительность формы" увольнения "не могла не удивить". Далее вспоминалось, что лет десять назад "тоже был уволен" Б. Маркевич <кстати сказать, "по прошению" 26. - А. Л.>, "но тогда были на то и достаточно веские поводы. Что же касается увольнения г. Лескова, то оно просто является каким-то вопросом и во многих возбуждает недоумение".
"недоумение" открытым письмом от 8 же марта, помещаемым этою же газетой в ее N 65 от 10 марта 1883 года:
"Малозначительное событие - оставление мною службы в Ученом комитете Министерства народного просвещения неожиданно для меня сделалось предметом разнообразных толков, которые частию проникли в печать и, как у вас сказано, "возбуждают недоумение", которое я имею побуждение разъяснить.
Я отчислен от министерства "без прошения" по причинам, лежащим совершенно вне моей служебной деятельности, которая в течение десяти лет признавалась полезною и никогда не привлекала мне никакого упрека и ни одного замечания при трех министрах: графе Д. А. Толстом, А. А. Сабурове и бароне Николаи. - Для оставления службы мне не вменено никакой вины, а указана только "несовместимость" моих литературных занятий с службою.
Ничего более.
В том, что я отчислен не по прошению, а "без прошения", тоже нет ничего меня порочащего или обидного. Мне была предоставлена полная возможность отчислиться по той форме, которая обыкновенно признается удобнейшею, но я сам предпочел ту, которая, на мой взгляд, более верна истинному ходу дела.
Этим, я надеюсь, могут быть разъяснены все "недоумения" моих ближних и дальних друзей и недругов".
С "Новостей" перепечатывает это письмо, без всякого комментария, "Новое время" в N 2526 от 11 марта, а 12 марта московская небольшая, очень распространенная в провинции "Газета А. Гатцука" в N 10.
Лесков вздохнул: ни передернуть с причиной отставки, ни втихомолку сбыть ее с рук - не удалось. Дело приобрело широкую огласку, вынесено на суд общественности. Предотвратить или пресечь это не оказалось возможным. Неудовольствие верхов было значительно, но бесплодно.
Не стремясь к тому, гонители оказали неоценимую услугу изгнанному.
На пятом десятке лет Лесков снова, как когда-то на исходе третьего, но уже бесповоротно, целиком отдается литературе, не отнимая у нее ни часа времени на служебные доклады, заключения, записки. Выходило по пословице: "не бывать бы счастью, да несчастье помогло". Да еще и как во время раскрепостив писателя - за одиннадцать лет до смерти.
Совершенно неожиданным для очень многих явился язвительный отклик на открытое письмо Лескова "Вестника Европы" *. Оставаясь безразличным к самоуправству, учиненному в отношении писателя с большим уже именем, К. К. Арсеньев наивно, но и зло недоумевал - как это, мол, человек, удовлетворявший своей работой подряд трех министров, не сумел поладить с четвертым. Получилось вроде косвенного оправдания административного произвола при одновременном наведении какой-то тени на потерпевшего от него.
Прочитав статью, Лесков пишет ответ и шлет его 11 апреля С. Н. Шубинскому при строках:
"Наконец я дочитался до того, что мне было нужно для ответа на каверзу Арсеньева в "Вестнике Европы". Посылаю вам мою заметку с покорнейшею просьбою непременно поставить ее в майскую книгу. По существу она касается сколько меня, столько же "Исторического вестника". - Если же вы не можете ее напечатать в май-
"Из общественной хроники". - "Вестник Европы", 1883, N 4, с. 901-903, 906-910. Здесь говорится об увольнении Лескова за статью его "Поповская чехарда и приходская прихоть".
ской книге, то возвратите ее немедленно: я ее напечатаю в "Новостях" *.
Она попадает в майскую книжку "Исторического вестника", в раздел "Заметки и поправки", под заглавием: "Коварный прием (два слова "Вестнику Европы")". Эпиграф взывает к справедливости: "Аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; еще же добре, что мя биеши". В автографе зачеркнуто другое заглавие - "Каверзный прием" **. Лесков, приводя несколько строк из "Истории средних веков" М. М. Стасюлевича, кончает цитату на фразе: "И так, как бы кто ни жил, всегда хорошие качества будут жертвою злых языков, клеветников, подобных крючкам двуконечным". Сама заметка завершается словами: "Но притягивать человека <в данном случае Лескова. - А. Л.> к ответственности за то, в чем он не виноват, - это совсем недостойно литературной критики и напоминает коварные приемы "крючков двуконечных" ***.
Этим схватка оказалась поконченной.
Любопытно, как, в противовес претендовавшему на особый либерализм "Вестнику", отнесся к событию духовный журнал. И притом тогда, когда оно уже начинало призабываться.
После различных общих сведений о писателе в конце не без сочувствия говорилось: "Само собой разумеется, что для такого писателя, как Н. С. Лесков, подобная неудача не может иметь существенного значения, но как карьерный случай по службе - это едва ли не единичный в своем роде пример, который в другой раз, может быть, и не повторится" ****. Не испугался полудуховный редактор А. И. Поповицкий и Лампадоносцева. А вот суворинский "Исторический вестник", не на шутку смущенный гневом на Лескова сильных мира, потерял охоту дать в "ближайших" или в дальнейших своих книжках обещанный "абрис" вероотступничества Л. Толстого с Достоевским и правоверия К. Леонтьева.
Лесков не сдался и, вразнобивку, жертвуя целостностью впечатления, а может быть, и глубиною разработки темы, но выигрывая в расширении аудитории, перенес
* Гос. Публичная б-ка им. Салтыкова-Щедрина.
** Пушкинский дом.
*** "Исторический вестник", 1883, N 5. с. 487-488.
**** "Из литературы и жизни". - "Церковно-общественный вестник", 1883, N 71, 2 июня, с. 4.
борьбу с К. Леонтьевым и могущественными его покровителями на газетные столбцы, горячо ратуя там за Льва Толстого, как, в известной мере, и за Достоевского *.
Еще десять лет спустя, уже больной и старый, он взволнованно писал М. О. Меньшикову по поводу статьи последнего "Работа совести" **, ошибочно объединяя на этот раз "Поповскую чехарду" с одновременно писавшейся и оповещавшейся в примечании к "Чехарде" полуготовой своей статьей, фактически появившейся в "Новостях" только 1 апреля того же года, и отсюда ведя свое "изгнание из Министерства народного просвещения!" ***.
27, увы, не узренных автором в печати, а частию никем и до сего дня.
Бесхитростная издательница детского журнала "Игрушечка" А. Н. Толиверова додумалась однажды, еще в дни службы писателя, искать через него протекции у Делянова. Лесков отклонил просьбу.
Два года после отставки писателя она просит его чем-то поддержать вступающую на стезю искусства какую-то совершенно неизвестную ему девицу. Письмо ее застает его не в духе. У меня идут волнующие отца серьезнейшие экзамены. Просительница попадает, как говорится в пьесе Сухово-Кобылина "Дело", в "содовую" 28. Ответ получен потрясающий 29.
"Немилосердная Александра Николаевна!
ничего не видел от боли головы - после целой ночи чтения. Я не мог читать
* "Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи. Религия страха и религия любви". - "Новости и биржевая газета", 1883, N 1, 3 (1-е изд.). 1 и 3 апреля, и "Золотой век. Утопия общественного переустройства. Картины жизни по программе К. Леонтьева". - Там же, 1883, N 80, 87 (1-е изд.) 22 и 29 июня.
** "Книжки "Недели", 1893, N 11.
*** Письмо от 11 ноября 1893 г. - Пушкинский дом.
кого и ни за что не стану. Я удивляюсь - как вы меня странно и обидно понимаете и как вы понимаете чистоту поведения в литературе?! Раз вы меня просили о ходатайстве у Делянова, к которому я питаю только презрение, вполне им заслуженное; а теперь вы желаете меня употребить на послуги девчонке, которая столь шустра, кто с устройства себе реклам... Если бы я мог что-либо сделать ей с чистою совестью, то это я бы хотел ей как можно чувствительнее повредить за ее пакостное направление, столь гадкое в ее молодые годы... Она мне не внушает ничего, кроме отвращения и презрения. И так, конечно, отнесется к ней всякий опрятный в душе человек. Прошу вас на меня никогда не смотреть как на пешку, которую можно двинуть без разбора во всякий след. Это всегда будет ошибочно и мне несносно. - и что мне нет отдыха с своими собственными делами; - что я кроме того - отец и переживаю в это самое время роковые минуты в жизни самого близкого мне существа... Где же ваше сердоболие?.. Что мне такое до какой-то девчонки и до ее пустых происков!
Н. Л." *.
Чувствуется большая раздраженность. По применявшемуся иногда Лесковым выражению, она, видимо, "подняла со дна души все сметьё" 30, включив в него и Делянова.
20 июля 1887 года умирает Катков.
"Память праведного с похвалами", "Честна пред господом смерть преподобных его". В тексте ее говорится: "Сказалась его смерть и на работе железных дорог: из Петербурга в осиротелую Москву не потяготился проехать сам И. Д. Делянов, чтобы над свежей могилой лейб-пестуна и гоф-вдохновителя министра народного просвещения пролить слезу благодарности от муз российского Парнаса <...> Что вспомнит
* Письмо от 26 апреля 1885 г. - Пушкинский дом.
же далекий от афинского, насколько П. М. Леонтьев был не похож на Аристотеля, как бы на этот счет ни судил осиротелый ныне А. И. Георгиевский, но и всю русскую школу от Ревеля до Иркутска и Оренбурга под единообразный колер греко-римского тонкословия".
Заканчивался этот поразительный некролог строками: "Кто по намекам наших беглых строк с достаточной ясностью сообразил, во что России обошлись и еще обойдутся в грядущем эти дары Каткова, тот, пожалуй, подумает, что И. Д. Делянов обнаружил бы большую прозорливость, если бы смирно сидел на паперти армянской церкви и не утруждал себя поездкой в Москву на похороны Каткова".
Статья была послана в "Новое время" и даже набрана там в отсутствие Суворина, но, попав ему на глаза, была, по его приказанию, разобрана. Увидеть свет ей привелось только через сорок семь лет *.
"мю ялепрэ M. H. йюрйнбю
Убогого царя советник и учитель,
И всякой подлости ревнивый охранитель,
Скончался Михаил Никифорыч Катков.
Над свежей падалью отребий олимпийских
Слился со всех сторон в гармонию одну
Гнетущий бедную и рабскую страну.
рЮМЕЕБ" **
Неделю спустя после смерти Каткова обычно осторожная "Петербургская газета", или, как ее называли, "Петербургская сплетница", неожиданно отшлепала У себя ***, во всей его первородной красе и греховности, циркуляр, до которого доспел "пастух российского юно-
* "Звенья", кн. 3-4, 1934, с. 894-902.
31.
*** "Петербургская газета", 1887, N 203, 27 июля. См. также "Неделя", 1887, N 29 и 31 от 19 июля и 2 августа.
шества Меделянов" *, прозванный затем "деляновским циркуляром о кухаркиных сыновьях" **.
"взрывная реакция" торопит его сейчас же откликнуться в печати на новый подвиг всемерно тормозящего просвещение министра. Статья получает сперва название "Гимназический крах", а затем переименовывается в "Темнеющий берег" ***.
Пометив статью 16 августа и возвратясь 20-го числа на зимовку в Петербург, Лесков тщетно пробует напечатать ее. Уклонился от публикации и мудро-осмотрительный Суворин, которому Лесков писал: "Ивана Делянова с его последним распоряжением, кажется, позволяется сажать на кол тою частию тела, которая у него более прочих пострадала" ****.
Через три года случайную заметку свою "Об одной прачке" ******, воспитавшей на свои рабочие крохи дочку умершей своей соседки по больничной койке, Лесков закончил обращением, направленным прямо в глаз измыслителям пресловутого циркуляра и равноценных ему просветительных мероприятий: "Не может ли этот случай послужить сколько-нибудь к смягчению и умилостивлению тех людей, которым противно видеть стремление прачек и кухарок к образованию своих детей? Не совестно ли им будет предоставить этой прачке превосходить их в великодушии и заботе о просвещении чужих беспомощных детей?"
"Административная грация (Zahme Dressur в жандармской аранжировке)", пролежавший втуне сорок один год *******.
* См. письмо Лескова к Л. Н. Толстому от 5 августа 1888 г. - "Письма Толстого и к Толстому", 1928, с. 69 32.
** Циркуляр министра народного просвещения от 18 июня 1887 г. N 9265.
*** ЦГЛА 33.
**** Письмо к А. С. Суворину от 30 сентября 1887 г. - Пушкинский дом.
"Правда", 1937, N 18 (7146), 2 июля.
****** "Новое время", 1890, N 5215, 5 сентября.
******** "Год XVII. Альманах четвертый", 1934, с. 377-386 34.
Помянулось здесь, как "рукою властною" современный "просветитель России" Делянов изверг из Московского университета профессоров Муромцева и Ковалевского, и сопоставилось это, с каким безупречным маккиавеллизмом был "убран" один неприятный властям профессор Харьковского университета, И. И. Дитятин, при графе Дмитрии Андреевиче Толстом.
Заключался рассказ выводом, что для воскрешения "грации прежних административных приемов по устранению нежелательных деятелей необходимо, чтобы новый "пастух русской молодежи", то есть Делянов, "или сам обладал умом графа Дмитрия, или обращался к таким умным и тонким помощникам", каким в свое время явился для Толстого "владыка", выученик знаменитого митрополита московского Филарета Дроздова, харьковский архиерей Савва Тихомиров.
Незадолго до своей отставки Лесков распоряжением Делянова был назначен членом комиссии для рассмотрения сочинений, представленных на соискание премий имени Петра Великого. Председатель ее, А. Н. Майков, просил его закончить взятый на себя урок по этой "Петровской" комиссии. За труды вознаграждение здесь не предусматривалось, а участникам в них выдавалась специальная золотая медаль.
31 марта Лесков пишет Шубинскому: "Доклад Майкову исполнил тоже с усердием, а золотую медаль, мне следующую, просил прямо из министерства отослать в Орловскую гимназию на помощь беднейшему ученику, отправляющемуся в университет" *.
Когда-то, в начале государственной его службы, он получил темно-бронзовую медаль "в память войны 1853-1856 годов".
35.
7 апреля он пишет директору Орловской гимназии о предоставлении ее в распоряжение этой гимназии. 21 апреля, видимо, начитанный и благовоспитанный, педагог благодарит известного русского писателя и орлов-
* Фаресов, с. 161.
ского уроженца за дар, извиняясь, что во вступительной формуле письма мог означить только его имя, так как отчества не знает. Сам он, подвизаясь на воспитательном поприще в Орле с 1850-х годов и зная поголовно весь город, не затруднил себя спросить об этом "отчестве" Страховых, иди послать в очень близкий к его гимназии "Дом дворянства", или заглянуть в адрес-календарь. Стоит ли такого внимания писатель, уволенный со службы без прошения из того же просвещенского министерства! Есть с кем стесняться! Сам он того гляди уже статский советник, давно застыдившийся носившейся им смолоду украинской фамилии Гриценко, переустроившийся в великорусского А. В. Гриценкова. Все учтено. Пусть изизганный вольнодумный литератор и Гриценково копыто знает.
"...ужасно видеть: для чего ты всегда гадишь роль "резонера", в которой выводишь себя! <...> "И истину царям с улыбкой говорить" уже стало пошло; а у тебя твой резонер уж и с исправником зубы точит! <...> Неужто ты думаешь, что при каком-нибудь уважении к себе неглупый человек станет хихикать с таким исправником, а не поставит его просто на пристойное от себя расстояние <...> "Истины" пора говорить без улыбок, и это можно, а еще более - это должно. Писатель не должен подавать пример отсталости в отношениях" *.
"литераторами московского уряда мыслей" 36.
Гневно, не задумываясь, отверг он всякий компромисс с приспешниками Победоносцева.
"Без улыбки" высказал, что сказать почел должным, твердо поставив своего министра "на пристойное от себя расстояние".
"Писатель не должен подавать пример отсталости в отношениях" "роду грядущему" и сам дал образец ее выполнения.
* Письмо к С. Н. Терпигореву от 22 февраля 1894 г. - "Русские писатели о литературе", Л., 1939, т. II, с. 304.
|