Николай Лесков: Жизнь Николая Лескова. Часть 6. Глава 11.

Вступление

Часть 1: 1 2 3 4 5 Прим.

Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 Прим.

Часть 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 Прим.

Часть 4: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Прим.

Часть 5: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Прим.

Часть 6: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Прим.

Часть 7: 1 2 3 4 5 6 7 8 Прим.

Примечания, условные сокращения

Ал. Горелов: "Книга сына об отце"

Назад Вперед

Прозрение, неустанный труд и могучее дарование делают свое дело. Долго тяготевшая над Лесковым осужденность постепенно рассеивается его новыми произведениями и год от году меркнет. Запоздалые "отомщевания" непримиримых врагов - не страшны. Талант и несокрушимое мужество превозмогают.

"На днях, - пишет он Суворину, - я виделся случайно с критиком, который говорил много обо мне и о вас, что мы, дескать, могли бы быть так-то и так-то поставлены, но нам "сбавляют успешный балл за поведение". Я отвечал, что мы оба "люди конченые" и нам искать расположения уже поздно, но что, по моему мнению, в нашем положении есть та выгода, что оно создано органически публикою, а не критикою, и что критики нам ничего не могут сделать ни к добру, ни к худу" ***.

Итак, все сложилось органически: критики уже ничего не могут сделать ни к добру, ни к худу!

Но Лесков это знал и в это верил еще со времен "Овцебыка" и "Леди Макбет нашего уезда", не говоря уже о "Соборянах", "Запечатленном ангеле", "Очарованном страннике", "На краю света" и т. д. Знал, терпел и ждал...

"Конечно, - дружески пояснял он А. Е. Разоренову ¹⁴⁷ в 1884 году, - в литературе нашей нет трезвенных слов. Вместо руководящей критики то и дело приходится наталкиваться на полемические статьи бравурно-развяз-

** А. Фаресов. Парадоксы Н. С. Лескова. - "Слово", 1905, приложение к N 147, 11 мая.

которая руководила бы не одних начинающих писателей, а освещала бы путь, давала бы добрые советы и тем, кто достаточно окреп на литературной дороге? В наше время разгильдяйства и шатаний отошли в вечность такие имена, как Белинский, Добролюбов, Писарев. Теперь люди, которым нет места на поприще изящной словесности, взялись за картонные мечи и давай размахивать ими направо и налево: берегись - расшибу! Это люди, озлобленные собственной неудачей. Вот почему я не советую вам слушаться и прислушиваться к мнению таких горе-критиков. Работайте по-прежнему, не обращая ни на кого внимания" *.

Здесь исключительно ценны искренность признания Лесковым критического авторитета когда-то нанесшего ему жестокий удар Писарева и совет работать так, как работал он сам с тех пор, как бросил чужие помочи и пошел на своих ногах.

С 1886 года его ищет и никогда уже больше не отпускает либерально-эклектическая "Русская мысль", за нею - народнически-либеральная "Неделя", с конца 1891 года помещает на своих страницах его произведения "Вестник Европы", где для начала появляются "Полунощники", до дерзости смело по своему времени и обстановке разоблачавшие лжу, убожество и пошлость церковного тавматурга ¹⁴⁸ - пресловутого чудотвора "отца Иоанна Кронштадтского", чтившегося тогда в различных слоях русского общества с "царем миротворцем" Александром III "во челе".

Лескову давно претит сотрудничать у "каптенармуса XVIII века" ¹⁴⁹ С. Н. Шубинского в его безликом и неустанно выцветающем "Историческом вестнике" ¹⁵⁰. Личные отношения переходят со стороны Лескова в суровые осуждения идеологической скудости журнала и завершаются полным разобщением с этим суворинским изданием, да в сущности и с его твердокаменным редактором.

* Письмо Н. С. Лескова к А. Е. Разоренову. - А. И. Яцимирский. Друзья русских самородков. - "Русская мысль", 1902, N 2, с. 155-156.

Постепенно создается прелюбопытная перемена позиций с удивительной иногда перестановкой фигур.

Редакционный триумвират, или, как язвил нередко Лесков, "семибоярщина" ¹⁵¹ "Русской мысли", оробевает с "Зеноном златокузнецом", прозревает в выведенном там хитроумном древнем епископе аллегорическую близость с покойным московским митрополитом Филаретом Дроздовым, суетливо домогается благоприятного заключения цензуры, погребает этим новеллу и старается оправдаться во всем перед автором.

Лесков негодует. Пишет Бирюкову, Черткову, Суворину, засыпает письмами Гольцева и Лаврова, посылает открытое письмо в "Русские ведомости" *, опровергающее распускаемые кем-то догадки и проводимые аналогии. Просит Л. И. Толстого посодействовать опубликованию этого письма" **.

П. А. Гайдебуров, в 1868 году враждебно, хотя, может быть, и не слишком проницательно отозвавшийся о "Расточителе" ¹⁵², более чем своеобразно ведет себя в отношении "Зенона" ¹⁵³. По счастью, этот колоритный эпизод сбережен дышащей достоверностью записью А. И. Фаресова:

"Н. С. Лесков был недоволен редакцией "Русской мысли" за то, что она посылала его повесть "Зенон златокузнец" в рукописи на предварительный просмотр к цензору и последний не пропустил ее к печати.

Тогда Лесков передал повесть П. А. Гайдебурову в "Неделю" ¹⁵⁴, но тот приехал к автору просить "пожертвовать тенденцией".

- Такое прекрасное описание египетской жизни, - говорил он. - Обстановка, природа, обычаи - удивительно художественно воспроизведены; но для сохранения повести необходимо пожертвовать тенденцией. Мне хочется напечатать ее, но в этом виде, как возьму я ее в руку, она жжет мне пальцы.

- Отымите от рассказа тенденцию, - отвечал Лесков, - от него ничего не останется. Выйдет глупая басня. Я именно а писал его затем, чтобы человек своей верой мог увлекать людей, двигать горами, как Зенон готовностью умереть за веру тронул и сдвинул чужое

** Письмо от 10 января 1889 г. - "Письма Толстого и к Толстому", с. 72.

сердце... Мне только это и мило в моем рассказе, а вы меня просите пожертвовать тенденцией и оставить только рамки рассказа и краски.

Так они и разошлись. По уходе Гайдебурова Лесков сказал:

- Настоящий литератор никогда не посоветовал бы сохранить художественность без идеи. Попробую дать прочесть своего кузнеца Александру Константиновичу Шеллеру.

По прошествии нескольких месяцев Лесков, потирая от удовольствия руками свой нос, радостно сказал:

- Заглавие переделано, и рассказ назван "Гора". Шеллер провел его даже у себя в "Живописном обозрении". Вот настоящий литератор как поступает" *.

Остается прибавить, что Шеллер же устроил и немедленный выпуск "Горы" отдельной книжечкой с цензурным разрешением ее на обратной стороне титульного листа: "СПб., 29-го марта 1890 г.".

5 октября 1889 года в небольшом письме Лескова к В. А. Гольцеву об "Аскалонском злодее" как бы мимоходом, но едва ли без "шпилечки", вставляется: "Кстати прибавлю, что "Зенон" под иным заглавием пропущен к печати предварительною цензурою, весь и без всяких сокращений. Вот что делается в нашем благоустроенном государстве!.." **

Фактическое двукратное его появление затем в печати, в первозданной полноте и неизменности, вызвало и в мнительной московской "Русской мысли", и в перепугавшейся петербургской "Неделе" немалое смущение.

Не смелее, чем с "Зеноном", повел себя через два года Гайдебуров и с Сютаевым, возвратив "Бывшему Стебницкому" некролог, написанный им об этом "черносошном мужике", при записке: "31 октября 1892. Я совсем не мог пустить Сютаева, многоуважаемый Николай Семенович. Вы сами знаете, какой это щекотливый сюжет, а цензура и без того точит на нас зубы за последние статьи" ***.

Не примиряясь, Лесков в тот же день обращается к Суворину:

* А. И. Фарeсов. Александр Константинович Шеллер (А. Михайлов). Биография и мои о нем воспоминания. СПб., 1901, с. 135-136.

Говорите вы, что любите хороших "русских людей". Был на свете удивительно хороший русский человек, крестьянин В. Сютаев (друг Л. Н. Т.) - и он умер. Я его знал и любил, и хотел бы сказать о нем несколько слов, не для прославления его или кого иного, а для того, чтобы дать восприимчивым душам то, что у Сютаева взять можно (его разумность, здравомыслие, умеренность, бодрость, прямоту, милосердие и ). Я мог бы написать его некролог или воспоминания, но лучше некролог. О мужиках еще не бывало некрологов, и с Сютаева это хорошо бы начать. Но где его напечатать?.. У вас бы хорошо, да боюсь, что вы не только не напечатаете, но еще захотите меня оборвать, а я болен... Вы ведь не скажете: "это мне неудобно", а напишете: "что такое Сютаев, и что такое вы сами и ваши сочувствия! и т. д. и все г-но собачье, - есть церковь и призванные и памятники Христу" и т. д. И буду я за мое незлое желание отработан, как вор на ярмарке... Как думаете?.. Если это вам неудобно, то пренебрегите мною просто оставлением моих строк без ответа" *.

Не менее других щекотлив оказывается и былой "Незнакомец".

Некролог "проспал" 37 лет. Он сумел появиться в печати в 1929 году на страницах 330-331 книги "Труды Толстовского музея. Лев Николаевич Толстой", под заглавием, данным ему его автором, - "Новопреставленный Сютаев" и за подписью - "Н. Лесков".

На общественно-уголовном горизонте вырастает скандальный судебный процесс: грандиозная подделка завещания В. И. Грибанова, в просторечии - "дело о грибановских миллионах".

"Тарантас". Участвуют в шайке - нотариус при московском окружном суде, дворянин С. А. Чиколини, дворянин Е. Ф. Буринский, присяжный поверенный В. В. Фишер и т. д.

Лесков загорается интересом к этому "делу" и всего более, может быть, общественным положением половины

его участников. Событие представляется ему подтверждающим картины разложения русского общества, даваемые в почти законченном его рассказе "Зимний день" ¹⁵⁵.

Полномочный и самодержавный хозяин либерально-консервативного (по определению Энгельса) "Вестника Европы" M. M. Стасюлевич, заинтересовавшись этим рассказом, предусмотрительно допускает, однако, возможность непомещения последнего на страницах своего выходящего в красноватой обложке журнала. "Если бы я и вынужден был отказаться от напечатания его в журнале, то, конечно, по каким-нибудь обстоятельствам, не зависящим от меня или стоящим выше меня. В одном только я уверен и теперь, а именно, что я во всяком случае лично испытаю удовольствие при чтении вашего нового этюда", - завершал он свое письмо от 29 апреля 1894 года *.

"Многоуважаемый Николай Семенович, конечно, процесс гр. Соллогуба придает много вероятия тому, что творится и говорится в вашем "Зимнем дне"; но у вас все это до такой степени сконцентрировано, что бросается в голову. Это - отрывок из Содома и Гоморры, и я не дерзаю выступить с таким отрывком на божий свет. С искренним почтением и преданностью ваш М. Стасюлевич" **.

На этот раз обробел журнал, строго осудительно говоривший в былые годы о Лескове, уколовший его в 1883 году в связи с увольнением его от службы "без прошения" и не решающийся ныне печатать очерк, вскрывающий язвы общества.

На другой же день, 10 мая, Лесков пишет В. А. Гольцеву: "Посылаю сегодня в редакцию <"Русской мысли".- > давно обещанную рукопись. Называется она "Зимний день". Содержание ее живое и более списанное с натуры. Как я чувствовал "Некуда", - так будто предощущал и "соллогубовское сосьете". Счетом это будет теперь уже восьмая вещь, из всех мною вам предложенных и напечатанных потом в других изданиях..." ***

"Русская мысль" дерзает опубликовать перепугавший Стасюлевича Содом" *.

Поощренный этою смелостью московского журнала, Лесков заводит с ним речь о новом прехитростном своем детище. 16 ноября 1894 года в письме к Гольцеву он говорит: "Повесть "С болваном" <сокращение одного из намечавшихся заглавий для будущего "Заячьего ремиза". - А. Л.> еще раз прочту по чистовой рукописи и пришлю вам к половине декабря. Если хотите, можете начинать с нее новый год <...> В повести есть "деликатная материя", но все, что щекотливо, очень тщательно маскировано и умышленно запутано. Колорит малороссийский и сумасшедший. В общем это легче "Зимнего дня", который не дает отдыха и покоя. Если бы не совпавшие обстоятельства, он бы надоел. Литература молчит. "Игра с болваном" не так дружно "жарит и переворачивает", как говорят о "Зимнем дне". В разговорах литературщики хвалят "Зимний день". И прошел он все-таки молодцом: вы, братцы, показали, наконец, мужество. Дай бог его вам еще более" **.

Но, несмотря на теплую похвалу обрадованного писателя и на дружеский его призыв к дальнейшему проявлению мужества, последнего у редакции "Русской мысли" не нашлось.

"Эээх!.. - с досадой думает Лесков. - Предложить Стасюлевичу, что ли?.."

Делаются шаги, в результате которых 8 января 1895 года ему приходится писать владельцу "Вестника Европы":

"Извините меня, глубокоуважаемый Михаил Матвеевич, что я не сразу чиню исполнение по вашему письму. Рукопись была готова, а я все не слажу с заглавием, которое мне кажется то резким, то как будто мало понятным. Однако пусть побудет то, которое я теперь поставил: то есть "Заячий ремиз", то есть юродство, в которое садятся "зайцы, им же бе камень прибежище". Писана эта штука манерою капризною, вроде повествований Гофмана или Стерна с отступлением и рикошетами. Сце-

** "Памяти Виктора Александровича Гольцева". М., 1916, с. 253.

"ловитвою потрясователей, або тыiх що троны шатають", и с малороссийским юмором дело как будто идет глаже и невиннее. - Может быть, лучше всего назвать именем героя или "болвана", то есть "Оноприй Перегуд из Перегудов: его жизнь, опыты и приключения"? Если вещь вам понравится, то о заглавии сговоримся" *.

И новые ужасы, новые опасения. Рукопись возвращается автору, который 8 февраля пишет в последний раз:

Есть поговорка: "пьян или не пьян, а если говорят, что пьян, то лучше спать ложись". Так и я сделаю: "веселую повесть" я не почитаю за такую опасную, но положу ее спать... "Соборяне" спали в столе три года, "Обозрение Пролога" - пять лет. Пусть поспит и эта. Я вам верю, что поводы опасаться есть, и, конечно, я нимало на вас не претендую и очень чувствую, как вы хотели мне "позолотить пилюлю". Подождем. Возможно, что погода помягчеет. Искренно вам преданный

Дождаться помягчения погоды Лескову не пришлось. Рассказ "проспал" почти четверть века.

Беседуя с немногочисленными своими посетителями и "окидывая памятью все, что пережито и перечувствовано" за тридцать пять лет литературной работы, Лесков любил говорить, что не он пришли к нему.

"Навечное" отвержение от литературы "прирожденного писателя" с никем и никогда не отрицавшимся огромным дарованием - наперекор натужным о том заботам многих критических оракулов - не удалось.

"Топили и не утопили " ¹⁵⁶, - подытоживал Лесков.

Беспристрастный историк литературы об этом едва ли пожалеет. Увы, у самого писателя ото всего этого немало "засело в печенях".

Только совсем к старости Лескова стало приходить начинавшее примирять с перенесенным когда-то, признание.

Упорно отставали приобщиться к нему "братья писатели". и особенно из стоявших во главе влиятельных повременных изданий.

Время приносит много нового и неожиданного: Лескова ищут многие из отрицавших его, и все чаще уже он оказывается им труден и неудобен по смелости его устремлений.