|
ГЛАВА 2
"ПРЕЛОМИ И ДАЖДЬ"
Облик Лескова был бы односторонен без освещения некоторых других характерных свойств его натуры, сердца, духа, обычая.
На людях, в обществе, он совершенно перерождался, веселел, горел злободневными новостями и интересами, вовлекал в них, заражал своею взволнованностью окружающих, будил и зажигал самые "медлительные сердца".
Хозяевам домов, в которых он появлялся, не было нужды или заботы "занимать" своих гостей, не приходилось опасаться, что у них кто-нибудь заскучает.
Быстро завоевывая общее внимание кипучестью своего темперамента, самобытностью взглядов, суждений, блеском речи, неистощимостью тем, яркостью набрасываемых картин и образов, Лесков царил и властвовал. Даже за сравнительно многолюдными "столами" общий говор постепенно стихал, работа ножей и вилок приглушалась, всем хотелось не проронить ни одного слова невольно вдохновлявшегося в атмосфере общего восхищения "волшебника слова".
* Упоминавшаяся выше книга "Гелленбах...", с. 98.
** Архив А. Н. Лескова.
В общем, это был интереснейший человек в "обществе" и "свете", ни на минуту не забывавший при этом, что он прежде и больше всего писатель, а писатель должен всегда во всех читающих или слушающих его очищать представления, по-пушкински - пробуждать чувства добрые 9.
Здесь он отрешался or своей широко известной суровости, как бы преображался, а случалось иногда - и "возносился".
Где-то в глубине его непостижимо сложной души таилась живая участливость к чужому горю, нужде, затруднениям, особенно острая, если они постигали работников всего более дорогой и близкой его сердцу литературы, членов их семей или их сирот.
В этой области все делалось без чьих-либо просьб или обращений, по собственному почину, чутью, угадыванию, движению, органическому влечению, нераздельному с большим жизненным опытом, навыками, чисто художественным представлением себе положения человека, впавшего в тяжелое испытание, беду.
Немного знает литературная летопись его времени таких заботников о неотложной помощи нуждающемуся товарищу, каким неизменно всегда бывал Лесков. При этом он шел на выручку и подмогу сплошь и рядом к заведомому былому недругу, а то и прямому, хорошо навредившему ему когда-то врагу.
Но - раз бедовал литератор - колебания не допускались, личные счеты отпадали. Тут в пример брался Голован, который "ломал хлеб от своей краюхи без разбору каждому, кто просил" *.
Собрать деньги; 10 поместить больного в лечебницу; ** помирить с редакцией ***, "выправить" или
* "Несмертельный Голован". - Собр. соч., т. IV, 1902- 1903, с. 25.
** Заметка о болезни В. П. Бурнашева. - "Новое время", 1887, N 4201, 8 ноября; "Больной и неимущий писатель". - "Петербургская газета", 1887, N 323, 24 ноября; "О литературных калеках и сиротах". - Там же, 1887, N 326, 27 ноября.
"Исторический вестник", 1909, N 9.
"проправить", не хуже своей собственной, чужую "работку" и "пристроить" ее в печать; добыть потерявшему место "работишку"; выпросить принятие юноши, исключенного из одной гимназии с "волчьим паспортом", в другую *, выхлопотать в мертвенном Литературном фонде пособие; поместить в богадельню беспомощную литераторскую нищую вдову **, уговорить на складчину для взноса за "право учения" исключаемой из последнего класса гимназистки, - на все такие и схожие хлопоты он всегда первый, неустанный старатель. Охотно участвуя почти во всех подписках, он дарит в сборники полноценные свои работы, твердо отказываясь, однако, давать "на камень, когда есть нуждающиеся в хлебе живые".
Вот, так сказать, его credo ***. Исповедовал и воплощал его Лесков на протяжении всей своей жизни неотступно.
Всему этому сохранилось достаточно подтверждений в письмах, заметках, статьях и воспоминаниях.
Кому только не выправлял он и в языке, и в строении, и даже в синтаксисе работ? Тут и Артур Бенни с его неудобонаписанной статьей о мормонах ****11"изметил соответственно не в обиду" своими "нотатками" его рассказ *****, и, нетвердый на перо, особенно в борьбе с причастиями и деепричастиями, "МИП", то есть М. И. Пыляев с его пестро наборными сооружениями - "Старый Петербург" и "Старая Москва"; ******12 и вдова писателя А. И. Пальма (Альминского) Е. А. Елшина, первый (он же, может быть, и последний) повествовательный опыт которой Лесков терпеливо преобразил, пе-
* "Скрытая теплота". - "Новое время", 1889, N 4614, 2 января.
** Вдову С. И. Турбина, Анну Доминиковну Турбину. См. письма Лескова к М. И. Михельсону от 19 и 22 сентября 1884 г. (Пушкинский дом) и к В. П. Гаевскому от 16 октября 1884 г. (Гос. Публичная б-ка им. Салтыкова-Щедрина).
*** Верую (лат.).
"Несколько слов о мормонах". - "Русская речь", 1861, N 68. См. "Загадочный человек", гл. 21 и 27.
***** Письмо Лескова к Терпигореву от 15 ноября 1882 г. - Пушкинский дом.
****** См.: Щукинский сборник, вып. 8, письмо Лескова к М. И. Пыляеву от 30 августа 1888 г.
реозаглавил и под красивым псевдонимом "Антонина Белозор" тиснул в газете! * Да все и не перечесть! Всем, всегда литературная услуга оказывалась охоче, деловито, им лестно и прибыточно, себе работно и хлопотно.
Вообще помогать людям надо скоро и споро, - так подсказывала и требовала исполненная "нетерпячести" натура.
"Мистику-то прочь бы, а "преломи и даждь", - вот в чем и дело", - писал он как-то, уже на шестьдесят первом году жития своего, не без распространительного двусмыслия Толстому **.
И сам он "преломлял" - не расточительно, но готовно - "на первое время, пока человек обернется, пока у него что-нибудь "образуется" ***.
Он много раз сурово осуждал Литературный фонд за его бюрократизм, безучастность, неторопливость в помощи, собирался подчас выйти из состава его членов. Не раз случалось, что он опережал этот литературно-сановный орган, лично "снимая шапку перед миром" и прося в печати "добрых людей" помочь такому-то или такой-то. Таким путем ему удалось, например, собрать на воспитание дочери умершего Пальма около четырех тысяч рублей, когда Фонд еще и не пошевелился ****.
Обращение к многоимущим не всегда проходило Лескову даром. Миллионеры-золотопромышленники Сибиряковы жестко попросили однажды его никого больше с записочками к ним не присылать. Разжившийся, хорошо когда-то знавший нужду, товарищ первых литературных шагов Лескова, А. С. Суворин как-то даже грубо выругался. Лесков достойно ответил ему: "То, что я вам писал о нищете Соловьева-Несмелова, лежавшего в окровавленных лохмотьях, не было "шантаж". Если бы вы тогда захотели узнать, что это было, - вы бы не сделали
* См. рассказ "Материнские тайны" с напутственным письмом Лескова в редакцию. - "Новости и биржевая газета", 1886, N 241, 248 и 255 от 2, 9 и 16 сентября. Письма Лескова к Елшиной см.: Проф. Багрий А. В. Литературный семинарий, вып. II. Баку, 1927, с. 27 и 28.
"Письма Толстого и к Толстому", М.-Л., 1928.
*** Фаресов, гл. VII.
**** См. заметки Лескова в "Новом времени", 1885, N 3497, 3500, 3514, 3521 и 1886 г., N 3550 и 3626.
одного очень прискорбного дела, о котором надо жалеть. Меня же вы не обидели. Такой укоризной меня обидеть нельзя" *.
- к уличной милостыне.
Лично у меня отчетливо сохранилось в памяти приводившееся всегда при споре о том, подавать или не подавать просящим на улице, личное его, связанное с большим литературным именем, воспоминание. На сухое доктринерство, что всякое подаяние развращает, Лесков, дав волю порезонерствовать строгим моралистам и оставляя в стороне оценку их доводов, как бы обращался мысленно к прошлому. Воскресив что-то в его глубинах, он задумывался, а немного спустя спрашивал: "Значит - не давать? Может быть!.. Пройти?.. Пожалуй... Только я всегда вспоминаю покойного Тараса Григорьевича Шевченко. Рассказал он нам как-то, вот при таком же споре, как шел он раз поздним часом, в дождь и непогоду, к себе на Васильевский остров по Николаевскому мосту. Протянул ему какой-то горемыка руку, а Шевченко, поленясь расстегиваться да лезть в далекий карман, прошел... Идет и идет, хотя и не по себе стало, на душе скребет что-то. Однако все идет. И вдруг слышит позади крики, беготню: оглянулся - видит, к перилам люди бегут и в пустое место руками тычут, а того-то, что две-три минуты назад просил, на мосту-то - и нет! С тех пор говорил он, всегда даю: не знаешь - может, он на тебе предел человеческой черствости загадал... Ну, - примиряюще, мягко оглянув собеседников, заканчивал свое выступление Лесков, - памятуя Тараса, и я - не прохожу..."
Зорко следя не только за всеми "веяниями", отражавшимися на литературе, но и за всеми бытовыми явлениями в ней, Лесков зло вышучивал в беседах и письмах, во что выродились юбилеи - в большинстве случаев материально не обеспеченных писателей, ничем здоровым и трезвомысленным не отличаясь от юбилеев чиновничьих и купеческих. Как только в прессе мельком затронули
* Письмо от 12 октября 1802 г. - "Письма русских писателей к А. С. Суворину". Л., 1927, с. 86.
юбилейный вопрос, Лесков решает горячо откликнуться на него. В архиве покойного писателя нашлась следующая, почему-то не попавшая в свое время в печать, статейка:
"О ЮБИЛЕЙНОМ ПОСИЛЬЕ"
Позвольте мне высказать одну мысль по поводу неудовольствия, вызываемого изобилием юбилеев. Я разделяю мнение тех, кто находит, что юбилеев у нас очень много и что от них только беспокойство, суета, расходы, расстройство желудка, празднословие и беспорядок в головах, а прибыль только трактирщикам и виноторговцам. Это все правда, и так продолжать дело, кажется бы, не следовало, но нужно ли хлопотать о том, чтобы совсем вывести обычай поздравить человека, много лет потрудившегося и ненадокучившего собою близким людям? Многие понимают замечания о юбилеях в этом именно смысле, а я думаю, что так не надо понимать.
Выразить доброжелательность и приязнь тому, кто честно прожил трудовую жизнь, очень благородно, тем более что для некоторых (например, литераторов) только и есть один день, когда человек слышит о себе ободряющее, ласковое слово. Ради этого можно снести и преувеличение заслуги, которое при этом бывает, и не потяготиться хвалами, которые во всяком случае не залечат всех прежде нанесенных ран и уязвлений. Вывести из практики и этот проблеск желания приласкать стареющего товарища было бы несомненною жестокостью: лучше пусть хоть один день в своей жизни человек увидит ласковые лица и услышит добрые слова, чем бы он их никогда не увидал и не услыхал. Но надо ли справлять юбилеи непременно только так, чтобы пить за обедом здравицы и подносить альбомы или бювары, на которых делают такие затраты, которых эти бесполезные вещи не стоят? Я думаю, что это рутина и что продолжать их нет надобности, особенно тем людям, юбиляры которых не пресыщены другими благами жизни. Я думаю, что, когда наш юбиляр дострадается до своего нам следует не пропускать этот день без внимания, но надо сделать в этот день то, что юбиляру нужно и полезно.
А что юбиляру всего нужнее, это предусмотрено самыми первыми учредителями юбилеев - ветхозаветными
евреями: в юбилейный год земля отдыхала, отпускали на волю. Вот смысл юбилеев, ясно показывающий, что нам делать для своих намученных юбиляров: надо бы отпускать их на волю или по крайней мере хоть давать (что, другими словами, значит давать им средства к отдыху). Вот, кажется, что должно бы озабочивать и товарищей и почитателей талантливого человека, проведшего свою жизнь за такою работой, которая хотя и шла у всех перед глазами, но ничего не принесла труженику, кроме насущного хлеба, который съеден тогда же, когда выработан, и ко дню престарения или юбилея у него чаще всего нет ничего...
Мне кажется, мы делаем большие ошибки, что подражаем офицерам, чиновникам и певцам и другим людям видного положения, когда стараемся сравниться с ними в способах чествования живых и усопших людей нашей литературной среды. Мы не можем сравнить себя с ними, к которым приходит большая помощь со сторон, к нам совершенно равнодушных. Это усилие равняться нам тяжело и ненужно. Ни для кого не секрет, что литературные занятия не приносят больших выгод и что писатели должны жить без излишеств, часто даже бывают знакомы с большими недостатками. Скрывать этого и нет нужды: писательская бедность по большей части есть настоящая бедность, которой нечего ни перед кем стыдиться. И я хотел бы убедить в этом своих товарищей по литературе для того, чтобы у нас изменилось отношение к празднованию юбилеев наших собратий и чтобы мы отошли в сторону от общей рутины праздновать юбилейные дни едой да здравицами в трактирах, а начали бы заботиться о том, чтобы придти к стареющему другу с тихим приветом, да и с посильем на отдых...
Я не дерзаю указывать способы, как и что надо бы делать, но я указываю направление, в котором полезно переделать юбилейные заботы, а не отменять их, чтобы не было.
Торжествовать на юбилеях наших людей трудно; тем, кто привык вдумываться, на этих торжествах всегда бывает тяжело... Тут бы, кажется, не торжествовать, а разве каяться да просить друг у друга прощенья с зароком не делать того вреда, который многие друг другу сделали. Это было бы гораздо теплее и искреннее, но этому, конечно, теперь еще не бывать... Другое дело - заменить чахлое, искусственное "торжество" полезным и живым
посильем: это нам стоит только захотеть, и мы можем в значительной мере приспособить юбилейный день к облегчению хоть нескольких впереди стоящих дней его жизни" *.
Правилу не проходить безучастно мимо чужой нужды он не изменял на всем своем жизненном пути до самых последних лет.
<...> старшего сослуживца по Орловской уголовной палате И. М. Сребницкого. Сразу же разворачивается и "акция".
2 мая 1891 года впавшему в нужду и больному старику посылается страховое письмо:
"Уважаемый Илларион Матвеевич!
Вчера я получил известие о том, что вы тяжко больны и терпите недостатки в средствах. Написал мне об этом человек мне незнакомый, г. Цорн. Мне кажется, что надо, чтобы кто-нибудь из близких к вам людей сделал складчину от людей, готовых помогать вам, и я просил бы его и меня считать в числе одного из таковых. Так это у людей делается, и всем выходит удобно. Постоянная помощь вас бы успокоила. Пока же - позвольте мне послать вам на насущные надобности двадцать Н. Лесков" **.
Вслед за неизвестным Лескову Цорном пишет ему и призабытый орловский товарищ, заметный губернский чиновник, В. Л. Иванов. В ответе ему, на другой же день, 28 июня 1891 года, Лесков декларативно останавливается на вопросе о Сребницком:
"Об Иллларионе Матвеевиче вы пишете верно. У нас не умеют помогать друг другу. Я это знаю, но я насмотрелся, как это делают другие, и все хотел бы это применить. Гамбетте 13 <навещая его в болезни. - >, и тому клали франки на камин. Есть простое понятие: когда человек болен, значит, он не может работать, и потому, следовательно, он нуждается. И вот приходящий по-
* ЦГЛА. Статья являлась откликом на заметку, помещенную в "Новом времени", 1893, N 6082, 2 февраля. Этим определяется дата ее написания в пределах нескольких дней.
** Пушкинский дом.
сетитель его кладет "сколько может". Наши мужики и теперь это часто делают: они несут кваску, редечки, каши, или баба приходит "потрудиться". Компаниею очень легко помочь одному, а порознь очень трудно. О благотворительных обществах я не говорю: это - вздор, и притом, несомненно, очень вредный. Но я верю, что и складчину у нас сделать очень трудно, и, однако, радуюсь, видя из вашего письма, что она у нас все-таки сделалась: вы, да я, да Цорн, да Ветлиц - вот и складчина; все-таки думается, что старик наш будет иметь угол и чай. Я буду присылать вам на надобности Иллариона Матвеевича по 5 рублей в месяц и первый взнос мой пошлю завтра же, когда поедут от меня в Мереккюль, где есть почтовый прием. Я буду посылать за 2 месяца вперед и надеюсь, что это будет идти аккуратно. Более же я ничего сделать не могу, именно по тому самому, что и вы приводите в расчет... На каждом немало разных обязательств. Эту свою должность мы и должны повести, как теперь сами между собой постановили..." *
"должность" до кончины Сребницкого 6 сентября 1892 года, около полутора лет смягчая тяготы престарелого бедняка.
Призыв старого и обреченно больного Лескова неизменен: приди к малоимущему с полезным и живым посильем, и в юбилейные, как и во все прочие дни и случаи, - преломи и даждь!
"Меня считают, кажется, не за самого дурного и не за самого злого человека, но зло во мне есть... Это-то и есть, что вы обозначаете словами "подмывает". Я это чувствую, и приписываю скверным навыкам и примерам, и остерегаюсь, но еще мало успеваю" **.
"Успевать" в борьбе с натурой, несомненно, нелегко. Во врожденную, органическую доброту Лескова, как и в искренность покаянных его признаний вообще не верили, и Суворин меньше многих. Неизменно продолжавшие
* В "Историческом вестнике", 1916, N 3, с. 805, в дате письма ошибочно указан июль. Автограф в Тургеневском музее, в Орле.
** Письмо от 21 декабря 1888 г. - Пушкинский дом. "Письма русских писателей к А. С. Суворину". Л., 1927.
и дальше появляться в печати полные яда и неослабного озлобления" выпады Лескова в отношении многих из недавних полудрузей его подтверждали это их недоверие.
"воскресило", а в другой раз без колебаний писала: "Обращаюсь к вам потому, что у вас легче просить вашего, чем у других своего" *.
Как разобраться во всем этом?
Одно из движений своего сердца или своей впечатлительности Лесков раскрыл в рассказе с подкупающим заглавием: "Скрытая теплота" **.
Выявлялась иногда теплота и в его авторе, но, может быть, обидно редко и недолго гревшая, торопясь опять стать скрытой, побежденная нагромождениями несчастных настроений. Другие же свойства "били через края души", тяжко сказываясь на всей судьбе Лескова и щедро умножая его "злострадания".
|